Почему мы расстались

Джоан захлопнула дверь. Забравшись в пустой автобус, я свалила все свои вещи на соседнее сиденье, словно для того, чтобы провести опись, и стала разглядывать книгу с рецептами, которая теперь казалась мне еще дороже, но уже не такой чарующей. А еще я обнаружила, что все это время сжимала в руке полотенце, на котором луковые кольца навсегда оставили круглые масляные следы. Не знаю, почему я не вернула полотенце Джоан, когда снова пришла к тебе. Я так и вижу, как она, дожидаясь брата, готовит эти кольца, и все они выходят у нее хрустящими, и ни одно не подгорает. Я помню, какую изысканную жизнь ведет Джоан и как она заботится обо всех, кто с ней живет. А еще помню, как по пути домой смотрела на полотенце со следами луковых колец и как молча сидела с мамой, когда мы наконец-то помирились и пили чай с тостами. Помню, как мне хотелось плакать, помню, как складывала полотенце, чтобы спрятать его в коробке, и как пыталась понять, на что похожи круги: на смеющиеся рожицы, на полную луну, на пузырьки или на четыре нуля, начертанных невидимыми кухонными чернилам – так мне эти круги видятся сейчас. Оказалось, что все совсем не так, как я думала, и тогда в автобусе я была одна с изрисованным нулями полотенцем в руках, пока ты спал в своей комнате, из которой мне пришлось уйти, и вот поэтому мы и расстались.

А где мой зонт, который я потеряла в тот день? Я точно помню, что утром брала его с собой. Если он у тебя, Эд, верни его мне, иначе в дождливые дни я совсем пропаду, хотя сейчас и декабрь, и идет так называемый снег, и ходить с зонтом в снегопад – это просто нелепица. Это как пристегивать ремень, если ты не сидишь в машине, как надевать шлем, когда не едешь на велосипеде, это как пытаться напялить на корову седло – или как там говорится, – это как утверждать, что кофе может быть только черным, это как девственнице заводить себе парня. Так много вещей, которые уже не вернуть.

Тебе, наверное, интересно, почему мы так долго едем. Думаешь, Эл ведет пикап из отцовского магазина до Боливии, чтобы потом просто вернуться домой? Думаешь, я затеяла это письмо ради какой-то поездки, пусть нам и придется постоять в пробках? Ответ прост, Эд: «Леопарди». Я никогда не брала тебя с собой в «Леопарди», мою самую любимую кофейню, лучше которой не найти; я никогда не брала тебя с собой в этот ветшающий итальянский дворец с ярко-красными облезающими стенами, на которых криво развешаны фотографии смуглых мужчин с элегантными прическами – их кудрявые волосы по-модному зализаны – и с радушными улыбками, адресованными любовницам. Кофемашина в «Леопарди» похожа на сияющий замок сумасшедшего ученого: испускающие пар блестящие трубочки сплетаются в железное гнездо, на котором восседает грозный латунный орел, будто бы высматривающий добычу. Чтобы приготовить крошечную чашечку кофе, от которого мир кажется накрененным и мерцающим, такого же черного и насыщенного на вкус кофе, как и три первых фильма Малеро, бариста умело нажимает на все кнопки и рычажки и держит под рукой стопку квадратных белых полотенец. Черт возьми, я обожаю этот кофе. Если я добавлю в него сливки и положу три ложки сахара, орел слетит с кофемашины и раздерет мне горло еще до того, как я успею сделать глоток, но знаешь что, Эд? Когда я, восьмиклассница, впервые оказалась в «Леопарди» вместе с Элом – здесь тогда работал его двоюродный брат, – меня околдовало и заворожило кое-что другое. В кофейне с высокими потолками всегда стоит абсолютная тишина, и задумчивое созерцание может прервать только свист облачков пара или звон мелочи на кассе. В «Леопарди» тебя никто не тронет, и ты можешь шептать, смеяться, читать, спорить и заниматься чем угодно в каком угодно углу. Никто из работников кофейни не станет убирать у тебя со стола, не станет прочищать горло и не скажет тебе ни слова, кроме прего – пожалуйста, – если ты скажешь им спасибо, грацие. Никто не заметит или сделает вид, что не заметил, если ты выпьешь последние капли кофе и, вспомнив о том, что натворил твой бывший, бахнешь чашкой о стол. Никто ничего не скажет, даже если ты расколешь блюдце пополам. Работники «Леопарди» считают, что у людей и так хватает неприятностей. Им бы научить мою маму и вообще всех мам в мире тому, как правильно оставлять людей в покое. Мы с Элом уже подъезжали к твоему дому, а письмо даже не близилось к окончанию, поэтому мы зашли в «Леопарди» и занесли с собой коробку, и никто из работников с идеальными усами и в идеальных фартуках не сказал мне ни слова, что коробка слишком сильно грохнула, когда я поставила ее у соседнего столика, или что я слишком долго сидела в кофейне, дописывая это письмо.

Вот бутылка ликера «Пенсьери». Я никогда не рассказывала тебе о «Леопарди» и никогда не рассказывала о вечере, когда добывала эту бутылку, о которой ты никогда не спрашивал, пока у тебя – ха! – были семейные дела. Есть много вещей, о которых я никогда тебе не рассказывала. Позволь же мне рассказать тебе о некоторых из них.