Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

И надо понимать, что для А. Солженицына нет понятия народ как просто арифметического собрания своих соотечественников. Народ, какой у Н. Бердяева – это «меньшинство», это для него те, кто работает над совершенствованием своей души, кто сохраняет в своей душе русские национальные ценности. Начальник культурно-воспитательной части Соловков, сын священника Успенский, который при своей «плохой» биографии убил своего отца якобы из-за «классовой ненависти», который освоил профессию палача и умел за ночь расстрелять десятки заключенных, не является представителем русского народа. И А. Солженицын несколько раз на протяжении всех частей «Архипелага Гулаг» повторяет, что подлинно русскими людьми являются «истинные религиозные люди», которые сохранили свою душу, свою веру. «На протяжении этой книги, – пишет он, – мы уже замечали их уверенное шествие через Архипелаг – какой-то молчаливый крестный ход с невидимыми свечами. Как от пулемёта падают среди них – и следующие заступают, и опять идут… И как нисколько это не картинно, без декламации… Как не позавидовать этим людям? Разве обстановка к ним благоприятнее? Едва ли! Известно, что „монашек“ только и держали с проститутками и блатными на штрафных ОЛПах. А между тем кто из верующих – растлился? Умирали – да, но – не растлились?[113]

И, конечно, самый эффектный способ сохранить веру в свой народ, защитить свою веру в будущее России – это показать, как в СССР постепенно росло сознание изначального отличия русскости как духовности, чувства сострадания к „несчастьненьким“ от большевистского бесовства. А. Солженицын считает, что жертвы большевизма, представляющие старую Россию, „белые“, представители старой интеллигенции куда более достойно встречали смерть, чем сами большевики, их вожди. Репрессии 1936–1938 годов, пишет А. Солженицын, конечно страшная вещь, но они имели ту пользу, что показали нам, какое убожество, моральное уродство пришло к власти в России в 1917 году. „Может быть, 37 год и нужен был для того, чтобы показать, как мало стоит все их мировоззрение, которым они так бодро хорохорились, разворошивши России, громя ее твердыни, топча ее святыни, – Россию, где им самим такая расправа не угрожала. Жертвы большевиков с 1918 по 1936 никогда не вели себя так ничтожно, как ведущие большевики, когда пришла гроза на них. Если подробно рассматривать всю историю посадок и процессов 1936-38 годов, то отвращение испытываешь не только к Сталину с подручными, но – к унизительно-гадким подсудимым – омерзение к душевной низости их после прежней гордости и непримиримости“[114].

Проявлением античеловеческой сути большевизма А. Солженицын считает и политику отъема у человека всего, что дает ему ощущение отдельности, обособленности. Сначала отняли у него друга лошадь, а вскоре они „неотступно стали преследовать второго друга – собаку. Их брали на учет, свозили на живодерню, а чаще особыми командами от местных советов застреливали каждую встречную. И на то были не санитарные и не… экономические соображения, основание глубже: ведь собака не слушает радио, не читает газет… и ее сила идет не на государство, а для защиты хозяина как личности“[115].

Для А. Солженицына моральными уродами являются не только те, кто, как вожди большевизма, создавали программу уничтожения основ русской жизни, но и тех, кто воплощал в жизнь основы ленинизма. Ленинцы для А. Солженицына как правило идиоты и моральные уроды. „В кабинете Кудлатого (начальника одного из лагерей) – стопы ленинских томов. Он вызывает В. Г. Власова и поучает: „Вот тут Ленин пишет, как надо относиться к паразитам“ (Под паразитами он понимает заключенных, выполнивших только 100 %, а под пролетариатом – себя“.