Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

И это сопоставление, сравнение того, как Василий Розанов относится к гибели людей, к крови революции, к ее жертвам, и как относится к гражданской войне, к ее яростной стихии, уносящей жизни миллионов людей, Николай Бердяев, очень важно, на мой взгляд, для выяснения нашей главной причины недооценки человеческой жизни. Для Николая Бердяева, кстати, как и для марксистов-большевиков (а, как видно, Николай Бердяев остался верен Карлу Марксу до конца своей жизни), жизнь человека – это всего лишь средство воплощения в истории ее глубинного смысла. И поразительно, что становится понятно только сейчас, Василий Розанов со своим обожествлением жизни, обожествлением того, что есть, обожествлением правды о феномене, был на самом деле чужд русскому национальному сознанию. А Николай Бердяев со своим провиденциализмом, со своим оправданием преступлений большевизма, со своим отношением к человеку как к средству движения истории оказался намного ближе не только советскому, но и постсоветскому человеку. Правда состоит в том, что желание Бердяева, чтобы муки советского человека «дошли до дна», является по духу близким нашим нынешним российским разговорам о том, что «большой террор» Сталина был оправдан, ибо способствовал подготовке СССР к войне с фашистской Германией. И на самом деле провиденциализм Бердяева, его попытки оправдать кровь революции и сталинский террор особой мистикой русской истории стали сердцевиной нынешнего посткрымского патриотизма. И, кстати, пора сказать, что поздний Бердяев уже ушел от ценностей «Вех» и сборника «Из глубины», от ценностей русской религиозной философии начала ХХ века. И совсем не случайно в конце жизни Николай Бердяев стал заклятым врагом и для Сергея Булгакова, и для Петра Струве. На самом деле отказ от моральной оценки преступлений большевизма, само отношение Бердяева к русскому человеку как к средству воплощения в жизнь мистики русской истории составляет сердцевину последних работ Николая Бердяева и, в частности, его книг «Истоки и смысл русского коммунизма» и его «Русской идеи». В этих своих работах Николай Бердяев, наверное, сам того не осознавая, проповедовал то, что осуждал Федор Достоевский, ибо в этих своих последних книгах Бердяев говорит нам, что преступления нет, а есть только «отсвет Апокалипсиса». На русскую революцию, на ее кровь, ужасы, уродства, учил Николай Бердяев, надо смотреть глазами «Апокалипсиса», как на судьбу, как на то, что нельзя преодолеть, избежать, как на проклятие «греховного мира». И «на русской революции, – писал Н. Бердяев, – быть может больше, чем на всякой другой, лежит отсвет Апокалипсиса. Смешные, жалкие суждения о ней с точки зрения нормативной, с точки зрения нормативной религии и морали, нормативного понимания права и хозяйства. Озлобленность деятелей революции не может не отталкивать, но судить о ней нельзя исключительно с точки зрения индивидуальной морали»[143]. Бердяев до конца жизни был убежден, что в этой крови революции рождается нечто, что имеет ценность, исторический смысл, что важно для будущего человечества. «Социалистическое отечество» для Николая Бердяева ценно не только тем, что оно «есть все та же Россия», но и тем, что оно несет в себе «мировую идею, которую возвещает русский народ»[144].