Если не быть предвзятым, то трудно назвать национализмом то особое внимание к идеалам польской нации, прежде всего идеалам свободы, которое было характерно для государственного телевидения в эти дни памяти о героизме участников Варшавского восстания 1 августа 1944 года. Что-то было по-человечески трогательным в том внимании, с которым, к примеру, харцеры – польские бойскауты, почти дети, слушали во дворе Варшавского университета, где проходил митинг памяти, почти столетнего старика, но при всем этом – живого, активно мыслящего участника восстания, который рассказывал собравшимся о том, как они, молодежь Варшавы «не могли поступить иначе, не взять в руки оружие и бороться с немцами». Я сидел рядом с этими детьми, слушавшими живого участника восстания, и поражался наглядной связи польских времен. Прошло 75 лет, сменились три-четыре поколения, а они рядом: и те, кто родился в 20-е годы прошлого века или еще раньше, и те, кто родился уже совсем недавно, в начале XXI века. И самое главное, и для этого почти столетнего старика, и для этих детей их Польша, несомненно, обладает одной и той же ценностью. Это, наверное, связано с тем, что у поляков в силу драматизма их истории душа больше, чем у нас, способна к погружению в прошлое. Как будто у них, у поляков, время не в состоянии оторвать новое от старого и даже будущее от прошлого. Наверное, у разных народов время действительно течет по-разному.
Но все же во всех этих собраниях и даже концертах, организованных властью в связи с юбилеем Варшавского восстания, которые я наблюдал, я обнаружил, что как всегда сакрализация героики прошлого, воспитание патриотизма на примерах воинской доблести предшествующих поколений требует серьезных жертв. И что меня удивило? В этом смысле у поляков все как у нас. У них сакрализация героики Варшавского восстания сняла вопрос о жертвах, о человеческой цене, которую заплатила Польша прошлого, чтобы у нынешней власти была возможность на примерах ее героизма воспитывать детей в духе патриотизма. Мы, как видно всем, не любим говорить об апокалипсической цене победы 9 мая, об ошибках и просчетах Сталина, которые привели к гибели миллионов людей. Поляки, как я убедился, ничего не говорят о самой изначальной обреченности Варшавского восстания, о гибели во время восстания, по разным оценкам, до 200 тысяч человек. Ведь здравый смысл сам по себе ставит трудные вопросы: что для нации важнее? Или иметь примеры мужества, укрепляющие у будущих поколений чувство достоинства, или все же сохранить, если можно, жизнь сотен тысяч своих соотечественников, которые реально несут в себе польскость, могут в своей жизни что-то сделать для себя, для своего государства, для своей нации, для своего народа. Я, честно говоря, не знаю ответа на этот вопрос. На примере идеологической кампании, развернутой в Польше по поводу юбилея Варшавского восстания, видно, что сакрализация, обожествление героики прошлого почему-то обязательно ведет к измене ценностям гуманизма, к забвению вопроса о человеческой цене подобного рода побед национального духа. Но, может быть, эта измена ценностям гуманизма – неизбежная цена за забвение героики Варшавского восстания в предшествующие годы, во время власти коммунизма. Чтобы оживить забытое, приходится его очищать от темных пятен.
Пример нынешней Польши показывает, что консерваторы, придя к власти, обязательно будут использовать героику прошлого для укрепления легитимности своей собственной власти. Отсюда и речи президента Польши Дуды о том, что только в современной Польше, в Польше партии «Закон и справедливость» были воплощены идеалы героев Варшавского восстания о подлинной независимости Польши. Нет смысла напоминать, что и в «крымнашевской» России сакрализация победы 9 мая откровенно используется для жесткого соединения власти Путина с национальными ценностями. И поэтому у нас в России сегодня те, кто против самодержавия Путина, уже обязательно русофобы. Но мне почему-то кажется, что даже соблазны возвеличивания и сакрализации польской героики не могут лишить поляков здравого смысла, заставить их забыть о том, что нет ничего более ценного, чем человеческая жизнь, жизнь человека, который приходит в этот мир всего один раз. Если поляки останутся верны заповедям Христа, то им не угрожает никакой национал-популизм, никакой радикал-консерватизм. На мой взгляд, Виктор Ерофеев в своей концепции европейскости, в своем убеждении, что национальные и конфессиональные ценности несовместимы с универсальными ценностями европейской цивилизации, не учитывает, что практически все эти универсальные ценности выросли из христианства, из заповедей Христа.