Почта с восточного побережья

Так и провалялась в ногах, пока не подошел свекор. Послушал ее старый Фалев, жахнул склянку оземь, протрезвел, всех воителей по очереди из дому выволок, Савку последнего вытолкнул, напротив с двустволкой стал.

— Прощай, Савва! Ночлег я тебе, как кровь родная велела, дал. Но опосля этого тут не появляйся! Видишь, в каждом стволе по медведю. Отцу твоему передам, что от меня ты жив-здоров ушел, а там как бог даст. А тебе — на, коли с ним идешь, — и он протянул Еньке Савкин револьвер, — оружие простое: курок сюда оттягивай, барабан пальцем этак крути. Вон, жених, поди, обучит, — усмехнулся Фалев.

Савка стоял, лицо в пятнах, расхристанный, как чуня, ногой приклад винтовки пинал.

— А то смотри, молодуха, оставайся, — добавил Фалев, — я ведь не спрашиваю, чья ты есть…

Енька головой покачала, взяла револьвер, как прутик, ладонью за холодный ствол, хлестнула рукоятью по Савкиной харе и поплелась с усадьбы, а за нею следом и ватага с незаседланными конями… Легко Еньке шлось, пусто, будто душу в ней начисто выжгли, так до самой латвийской границы и докатилась. А был ей тогда от рождения двадцать второй годок…

17

В тот час, как заявился на Выселки Авдей, Арсений Егорыч занимался выбраковкой барана. Собственно говоря, какая там выбраковка! Баран у Арсения Егорыча остался один, заслуженный был баран, и Арсений Егорыч так к нему привык, позабыл, что и бараны старятся и зубы терять начинают. Без зубов как кормить его?.. Хоть бы на два окота еще натянул!

Едва Филька стреножил барана и Арсений Егорыч обнажил ему десны, появилась наверху Енька, запричитала, как оглашенная:

— Орся, батюшко, чужак чрез ограду взбирается! Насупротив колодца!

Бросив обрадованного барана, они выскочили на хозяйственный двор, и Арсений Егорыч сразу узнал Авдея. Тот стоял спиной к дому, в любимой шапке из росомахи, чей мех на морозе не индевеет, и перетаскивал через ограду за тесемки свои охотничьи лыжи. Как верзила ограду преодолел?

— Здорово, Орся, — не оборачиваясь, сказал Авдей, и морозный парок взвился из-за его плеча. — Чего замер?

— Гляжу, конокрадска сноровка все в почете у тя… — ответил Арсений Егорыч и зашипел на Еньку с Филькой: — Кшш! кшш!

— Так ведь и ты не раскулачился, поди?

— И-и, нашел кулака! Васька Шубин — и тот не счел в свое время!..

— Промахнулся Васька, — ответил Авдей, беря лыжи под мышку. — Ну, баб в дому не прибавилось?

— Откедова же, от святого духу?

— С тебя станется… И не убавилось?

— Что говоришь-то?!

— Что же ты в речке-то хоронил?

— И где это?

— А за мостом?

— А-а… Фильку в Небылицы за солью посылал… Дак он приволок, значица, полкабрилета. Кожа в хозяйстве бы сгодилась, да гляжу — помечено не по-нашему. Ну ее к ляду. Утопил от греха подале.

— Жалко, поди?

— Так ведь не спросят, я ли, не я, коли увидят… Делов, чай, на той дороге наворочано?

— Сходил бы, сам глянул…

— За сто верст киселя хлебать? Не видел — и самому спокойнее… Слыхал ночью-то.

— Чего стоим?

— А-а… Помог бы ты мне, Авдеюшка. Вишь, снегу сколь отрыть надо. Повдоль забора бы, а? Ведь не так же просто ты заявился? Ино дело, всяк через забор попрет…

— Ну, там в одном только месте язык намело. А и то лыжи подставлять пришлось. Думаешь, на твой забор ныне кто глядеть будет? Гранатой единым духом ворота сделают, хоть свадьба въезжай! Напрасно волнуешься. Ну, идем в дом?

— Так ведь подсобил бы…

— Ну, надоело, Орся! Баб лопатами помахать выгони!

Авдей свободной рукой сгреб Арсения Егорыча, поднял и понес к дому.

— Пусти! — засвистел, задыхаясь, Арсений Егорыч. — Пусти, говорю, не позорь перед домом! Борода сивая, а дуришь, как малец!

Однако брат донес его до входа и только тут поставил у двери.

— Ух и злой ты, Орся, красный, прямо как стручок перечный! Ха-ха! Веди в тепло, мне переобуться надо.

Арсений Егорыч с удовольствием бы диранул брату бороду, но ведь до нее добраться — как до того облака. Пришлось успокоиться.

…Казалось бы — до Наволока рукой подать, а не надоедал Авдей визитами, с бабьего лета один лишь всего раз, на воздвиженье, и наведался, на Полину глаз прищурил, определил, кем приходится она теперь Арсению Егорычу, с Енькой на завалинке потолковал, полазал вокруг по пригоркам, попил, не торопясь, чаю вприкуску (Арсений Егорыч ему целый кусок пиленого сахару споил)… Да вот до самого нового года и не надоедал.

Пройдя в светлицу, Авдей сразу заповодил носом, и Арсению Егорычу пришлось упредить его:

— Чего носом крутишь? Неужто мыло чуешь? С дороги-то, Филька… мыло еще притащил… экий сладенький кусочек…

Арсений Егорыч полез торопливо на лавку, достал с полицы мыло, продемонстрировал брату.

— Ишь ты, — сказал Авдей. — Жену теперь моешь? Где жена-то?

— Прихварывает…

— Зачала, что ли?

— А-а?..

— Вот те а-а! — Авдей выбрал место на лавке, положил обочь себя шапку, начал разуваться.