Возвращаемся в отель уже в обнимку, причем я, не замолкая ни на секунду, продолжаю вещать, лишь слегка озаботясь тем фактом, что девочка Алиса уже едва держится на ногах, и спотыкается через каждые пять метров. Проходим через вестибюль, вежливо, хоть и не очень внятно поздоровавшись с Максимом Федоровичем, устроившемся на мягком диване с газетой в руках. Ничего, он мужик хороший, и Марине Викторовне скорее всего не сдаст. Заходим в лифт, и пока кабина покорно ползет вверх, мы продолжаем целоваться, причем девочка уже дышит часто-часто, и даже тихо постанывает, когда я провожу кончиком пальца по ее намеренно оголенной ключице. А потом створки лифта расходятся, мы вываливаемся в коридор, и я, оторвавшись от ее губ, вначале делаю несколько шагов по направлению к ее номеру, а потом вспоминаю, что живёт она с нашим главнокомандующим, и останавливаюсь. Однако решение приходит само собой – я хватаю ее за руку, вновь притягиваю к себе, а ногой распахиваю дверь туалета. Как всё-таки хорошо, что почти во всех гостиницах на каждом этаже есть отдельный туалет – наверное, для тех постояльцев, которые стесняются справлять нужду при соседе по номеру. Оказавшись в туалете, я краем глаза отмечаю ряд пустых кабинок – пять или шесть – втаскиваю Алису в ближайшую, свободной рукой захлопываю дверь. Там мы целуемся ещё минут десять, причем кажется, что крохотная кабинка вот-вот лопнет, не сумев вместить в себе столько густого, свирепого жара, щедро производимого двумя раскалёнными телами, а потом я, наконец, решаюсь, и принимаюсь будто бы одеревеневшими пальцами расстёгивать ее блузку, а расстегнув до конца, с блаженством победителя опускаю всю пятерню на обманчиво выпуклый лифчик, скрывающий скромную грудку. И все это время мы целуемся, и ее руки тоже елозят по моему телу, забравшись под майку. Мне вдруг начинает казаться, что по движениям ее тела, по интенсивности поцелуев и тихому постаныванию я могу догадаться о ее мыслях и желаниях. Вот сейчас, например, она ждёт, что я освобожу ее от лифчика, но мне этого не хочется. Зато когда моя рука словно бы невзначай попробовала проникнуть под ткань штанов, заблаговременно ловко ослабив узкий ремешок, Алисе это явно не понравилось. То есть вся ее верхняя часть была полностью в моем распоряжении, а вот та, что ниже пояса, штурму упрямо не поддавалась. "Интересно,– подумалось мне,– а что, если попробовать вот так…"
И тут все кончилось. Резко, словно кто-то дёрнул рубильник, и электричество, разливающееся по всему моему телу, перестало поступать. Я отстранился от девочки, несколько раз глубоко и шумно вздохнул, попробовав восстановить ритм дыхания.
– что случилось?– звенящим от молодой, неуправляемой страсти шепотом спросила Алиса.
– Ничего.
"Ничего, ничего, ничего"– продолжал повторять я, как заклинание, пока возвращал на место съехавший на живот лифчик, пока застегивал пуговицы на блузке, пока поправлял тонкий ремешок на ее штанах. Она ничего не понимала. Ничего не понимал и я. Вернее, старательно убеждал себя, что ничего не понимаю.
Мы вышли из туалета, я довел ее до номера, осторожно, по-отечески поцеловал в щеку на прощание, и побрел по коридору прочь, не оглядываясь.
Когда я вернулся к себе, Жора уже похрапывал, отвернувшись лицом к стене, и это было хорошо – мне очень не хотелось сейчас разговаривать. Ни о чем, и ни с кем. Странно, конечно, ведь ещё каких-нибудь полчаса назад я болтал без умолку, и это выходило легко и приятно. А теперь вот, кажется, позабыл все слова. Хотя нет, с ней бы я поговорил… С красноволосой девочкой, у которой шальные, иногда бесовские, а иногда очень нежные и добрые глаза. С той, которая осталась где-то далеко-далеко отсюда, и мне не дотянуться теперь до нее даже мыслью…
Я разделся, лег, попытался представить, как где-то там, на другом конце земли, лежит и она, тихонько посапывая, разметав по подушке свои диковинные волосы… Но представить не вышло, и поэтому я просто уснул.
Глава 3. Тушите свет.