Почти как люди

В какой-то момент прогулки я вздрогнул – мне показалось, что слышу голос Марины Викторовны. Разумеется, я ошибся, и это оказалась какая-то пожилая дама, разговаривающая по-русски с продавщицей маленькой булочной, расположившейся на пересечении двух улиц. А если разобраться – чего я, собственно, вздрагиваю? Ведь давно известно, что мир делится не на мужчин и женщин, не на диктаторов и бунтарей, не на добрых и злых, хороших и плохих. Он делится на отличников и двоечников. На хорошистов и распиздяев. Любой от рождения автоматически встаёт либо на ту, либо на другую сторону, нейтралитет, увы, невозможен. Детский сад, школа, институт, семья, работа – на всех этих фронтах ведутся не прекращающиеся кровопролитные бои двоечников и отличников, хорошистов и распиздяев, тунеядцев и трудоголиков. Эта война несравнима ни с какой другой, ведь обе враждующих стороны никогда не примирятся, и даже не пойдут на компромисс. Количество жертв колоссально, но чуть ли не каждый день ряды обеих армий пополняют сотни, а может и тысячи свежих, искренне ненавидящих врага новобранцев. Так чего же я так переживаю? Однажды ведь всё-равно паду смертью храбрых, из последних сил шепча неизменные пастулаты, вроде как умираю, но не сдаюсь, и на мое место придет новый двоечник, тунеядец, распиздяй, и все повторится… Но лучше, конечно, думать не об этом, а о свежесвареном немецком пиве, или о женщинах, или, скажем, о прекрасном, безоблачном летнем дне – хотя этот побег от серьезных, основательных, зрелых дум, как ни крути, тоже часть идеологии той стороны, которой я раз и навсегда присягнул на верность.

"Ну и гори оно все…– так думал я, возвращаясь уже под вечер в отель,– а как сгорит, так, может, и повеселее станет".

А на входе в отель меня уже ждали.

Едва заметив меня, Алиса выдернула из кулака заранее приготовленную сигарету, закурила – даже издалека я заметил, как подрагивают ее руки, как тщетно она борется с лицом, стараясь удержать на нем подчеркнуто нейтральное, будничное выражение. Поравнявшись с ней, я коротко кивнул, все ещё надеясь, что удастся избежать чего-то такого, нависшего, словно дамоклов меч, к чему я сейчас совершенно не был готов.

– Подожди,– сказала девочка, чуть коснувшись при этом моей руки,– может быть, покуришь со мной?

"Значит, избежать не удастся"– решил я, и приготовился стоически принять очередной подарок судьбы. Прямо как на анализе крови, когда храбро и вроде бы даже хладнокровно подставляешь руку для неприятного укола, зная, что это необходимо.

Я закуриваю, задумчиво смотрю куда-то вперёд и вверх.

– Знаешь, – начинает Алиса,– я…

С каким же трудом ей даётся каждое слово. И как же это подло сейчас – быть мной, то есть знать, что произойдет в следующий миг, и уже подбирать в уме нужные, безликие слова для ответа, пока она всё ещё борется с собой, аккумулирует всю свою молодую, кипучую храбрость. С другой стороны – виноват ли я во всём этом? Да, наверное. И от этого ещё тяжелее.

– Я хочу тебе сказать очень важную вещь,– произносит она, а сама вся группируется, натягивается струной, как перед прыжком в ледяную воду.

А я в панике перебираю в уме все известные художественные заготовки, придуманные для таких случаев человечеством – отрывки из "Идиота" Достоевского, монолог Печорина из "Героя нашего времени", хладнокровная отповедь Онегина Татьяне… Все не то. Значит, придётся импровизировать.

– Я люблю тебя!

Ну все. Приехали. Тушите свет.

– Алиса,– начал я,– понимаешь…

Она стоит, и ловит каждое мое слово с какой-то болезненной внимательностью. Ей кажется, что сейчас вот-вот решится судьба, ей страшно, но страх этот имеет особенную сладость. А мне страшно вдвойне – ох, не того ты определила в вершители твоей судьбы, девочка с чужим именем, совершенно не того. Но что уж теперь…

– Понимаешь,– говорю,– таких, как я, любят многие, но вот замуж выходят за совсем других. И это неспроста. Потому что муж должен быть… Ну, надёжным что ли. А я неплохо гожусь только в любовники, да и то подхожу не всем. Понимаешь, вот это все, во что ты влюбилась – красиво выглядит только на дистанции, а вблизи, да ещё при длительном внимательном изучении…

А сам думаю: " Боже, что я несу? Какой бред! Хотя, если вдуматься, вовсе не бред, а правильные вещи. Вот только в такой ситуации звучат они, как бред. Наверное, лучше нести настоящий бред – тогда он будет казаться как раз тем, чем нужно, то есть правильными, нужными словами".