Почти как люди

Жора запнулся на полуслове – то ли решил, что я все-таки обиделся, то ли представил, как я исполняю с перочинным ножом сей таинственный ритуал. Желание подойти к этой сволочи вплотную, и без предупреждения засандалить, как говорится, в репу, было чудовищно велико, но странный звон в голове все нарастал, и я почувствовал, что мне просто необходимо выйти на улицу и вдохнуть свежего воздуха, а репа может и подождать. Поэтому, словно во сне, я вышел из номера в коридор – реальность приобрела какую-то фантастическую мягкость, и казалось, если коснуться стены, или, например, пола, на ощупь они будут точно как суфле.

У лифта я встретил Максима Федоровича, который то ли только что поднялся, то ли наоборот, ждал лифта, чтобы спустится вниз.

– С вами все хорошо?– насторожено спросил он,– у вас вид какой-то не здоровый.

– Все хорошо,– говорю,– только воздуха мало. Зато на улице, говорят, много. Пойду, поищу.

– Ну зачем вы так?– Максим Федорович сокрушенно качает головой,– я ведь вас не…

Дослушать не успеваю, потому что толкаю расположенную справа от лифта дверь и буквально бегу вниз по ступеням. Когда я добегаю до первого этажа, звон в голове перерастает в оглушительный набат, будто где-то там, под крышкой черепа, забивают сваи. Проходя через холл, мимо рецепции, я отмечаю, что стены идут волнами, как море в ненастную погоду. Удивительно, что я не замечал этого прежде. Да и мягкой, липкой зыбкости во всем пространстве прибавилось – я уже и не шел даже, а словно бы плыл.

И вот, наконец, улица, и ее килограммы дармового ночного воздуха, который, казалось, можно пить, как густой кисель. Я с удовольствием впустил в себя этот кисель, позволил ему течь по жилам, и даже слегка вскружить голову. Вот же оно, счастье! Ещё глоток, ещё, и ещё… Я жадный. Я ни с кем больше не хочу делить этот воздух – выпью сам. Весь, целиком!

Улица начинает оплывать, как восковая свеча, и я понимаю, что ничего с этим поделать не могу. Да и не хочу. Лишь бы пить, пить, пить… Кружится голова – все сильнее и сильнее. И из какого-то сиплого репродуктора, спрятанного там же, где забивают сваи, то есть в недрах черепной коробки, доносится давно забытая мною песня:

"Когда они окружили дом,

И в каждой руке был ствол,

Он вышел в окно с красной розой в руке,

И по воздуху плавно пошел.

И хотя его руки были в крови,

Они светились, как два крыла,

И порох в стволах превратился в песок,

Увидев такие дела…"

С каждым моим шагом все сильнее становилась бегущая по миру рябь, будто я видел все в отражении воды, которая вдруг пошла складками под порывами ветра. Что-то явно шло не по плану. Ведь не должен же мир рябить, как экран неисправного телевизора? Или всё-таки должен? По крайней мере репродуктор не умолкает – уже хорошо.

"Воздух выдержит только тех,

Только тех, кто верит в себя,

Ветер дует туда, куда

Прикажет тот, кто верит в себя…"

Держи меня воздух, держи. Я действительно сейчас упаду на тебя, потому что устал, потому что хочется немного отдохнуть, а если не на тебе, то хоть бы и на этой шершавой брусчатке тротуара. Она чистая, а возможно даже, что и стерильная – не зря ведь трудолюбивые немцы каждое утро моют ее особым шампунем. Прилягу, и закрою глаза, потому что тяжело смотреть на эту рябь.

"Они стояли и ждали когда

Он упадет с небес,

Но красная роза в его руке

Была похожа на крест.

И что-то включилось само собой

В кармане полковничьих брюк,

И чей-то голос так громко сказал,

Что услышали все вокруг-

Воздух выдержит только тех,

Только тех, кто верит в себя,

Ветер дует туда, куда

Прикажет тот, кто верит в себя…"

Брусчатка действительно оказалась чистой. Чистой и теплой. Я присел на нее, привалившись спиной к шершавому углу отеля, попробовал достать из кармана сигареты, но не смог, так как руки, как таковой, уже не было – тело давно утянуло в черную, взявшуюся из ниоткуда дыру, и следом за телом, но отдельно от него, погружался в эту дыру и я сам, проговаривая за певцом из репродуктора остаток песни, как мантру:

" А полковник думал мысль,

И разглядывал пыль на ремне-

Если воры ходят по небесам,

Что мы делаем здесь, на земле?

Дети смотрят на нас свысока,

И собаки плюют нам вслед,

Но если никто мне не задал вопрос,

Откуда я знаю ответ?.."

Действительно – откуда я знаю ответ? Впрочем, это уже не важно. Тушите же поскорее свет!

Меня услышали.

Ипотушили.

Глава 4. On the road again