Дальше пошло ещё веселее – про нравственный облик, про моральные устои… А я сижу на стуле, изучаю пол, и думаю о бутылке пива и недочитанном романе бессмертного классика, оставшемся на прикроватном столике в моем номере. Наверное, это и есть главные признаки неисправимости.
– Надеюсь, тебе стыдно,– заканчивает, наконец, Марина Викторовна.
Я киваю.
– Иди, и как следует подумай над своим поведением.
Вновь киваю, иду думать.
В номере Жора все ещё не может найти в себе силы встать с постели. Я кратко пересказываю тезисы проведенной со мной воспитательной беседы – он сочувственно бормочет в ответ что-то невразумительное.
Ничего, переживём.
***
Примерно около полудня в дверь номера постучали – Жора все ещё лежал пластом, поэтому открыть пришлось мне. До этого же я несколько часов провалялся на кровати, то берясь за книгу, то хватая телефон, задаваясь все тем же вопросом, то есть писать девочке с красными волосами, или всё-таки не писать?
За дверью стояла Алиса. Порог она переступать не спешила, и, выждав с полминуты, негромко произнесла в ответ на мой вопросительный взгляд:
– Марина Викторовна ушла на прогулку с Максимом Федоровичем. Пару часов их не будет.
– И?
Алиса потупилась, но все-таки отчётливо, даже как-то излишне чеканно сказала:
– Если хочешь, можешь зайти ко мне. Я сейчас одна.
И, сказав это, вперилась в меня глазами, ожидая реакции. А я молча стою, и в голове лишь одна мысль: "Какая смелая… Господи, какая смелая девочка! Вот так самой прийти и предложить… Мне бы позаимствовать у нее хотя бы часть этой смелости, да только какое там… Бесполезно. Все равно не приживется".
– Ну так что, зайдешь?
– Понимаешь,– начинаю мямлить я,– у меня ещё дела…
– Какие?
Хорошо спросила – смело, дерзко, в лоб.
– Насчёт одной халтуры написать должны, нужно договориться, и вообще…
И вообще, не нужна ты мне, девочка с чужим именем. Только как мне тебе это дать понять, чтобы навсегда не оставить где-то глубоко-глубоко внутри крохотную занозу, которая будет потом нарывать всю жизнь? Конечно, таких заноз в тебя вопьется ещё очень много, но я не хочу, чтобы среди них была и моя. Наверное, это какая-то странная, нелепая порядочность. И что-то, созвучное с честью. И с благородством. Хотя и честь, и благородство – не те слова, не правильные. Но правильных у меня нет.
Она кивнула, развернулась и ушла, не сказав больше ни слова, а я закрыл за ней дверь, вернулся к своей кровати, лег.
– Что это было?– подал голос Жора.
– Ничего,– говорю,– мираж. Забудь.
***
Под вечер я возвращался в отель с прогулки – полдня пробродил по городку, рассматривая его немногочисленные достопримечательности: узкие улицы, какие-то лавчонки, одну площадь с торчащим памятником неизвестно кому, две милых церквушки, с десяток крохотных, уютных кафе. Как это, интересно, у них так получается строить свои будто бы игрушечные городки? Заедешь в такой на один день, сядешь на летней веранде кафе выпить кружечку ледяного пива с изумительно белой, как свежее облако, шапкой – и захочется остаться навсегда. Что создаёт эту атмосферу уютной, обжитой сказки? Нет, все равно ведь не останешься, все равно вернёшься к себе, в окружение родных декораций отечественного производства, и даже не скажешь, что там, куда вернулся – плохо. Вернее скажешь, конечно, и не раз, а все, кто это услышат, тебя поддержат – да только сам знаешь, что никуда от этого не денешься, потому что намертво прирос душой ко всей этой ржавчине на водосточных трубах, к немытым вокзалам, серым заводским трубам, ободранным водонапорным башням, и даже к людям, со всеми их забитыми, израненными, запрятанными в глухие потёмки душами. Ведь обязательно что-то да аукнется внутри, когда сидишь осенью, или даже ранней зимой у окна, всматриваешься в стекло, за которым расползается серое, дождливое марево, и думаешь о чём-то грустном, но главном, то есть о том, что стоит надо всем этим уходящим вдаль парадом обыденных вещей, событий, и даже чьих-то судеб… Думание это не делает не из кого философа, оно в равной степени доступно уборщице и президенту, проститутке и космонавту, убийце и священнику, потому что точно так же всем доступно это дождливое, слякотное время года…