Почти как люди

Я выкурил ещё одну, стоя у входа в отель, рассматривая небо над не самым большим немецким городком, в который мы прибыли вчера вечером. Настроение – паршивее некуда, и вовсе не от похмелья, которое, как ни странно, отсутствует, и уж тем более не из-за томительно долгого вчерашнего переезда на поезде, во время которого пришлось слушать проповеди Марины Викторовны, и терпеливо сносить жадный, переполненный жарким томлением взгляд девятнадцатилетней Алисы. Все дело в грядущем втыке. Вернее – в неумолимо приближающемся а-та-та. Короче, во взъебке, которая вот-вот должна была произойти. Сейчас докурю, поднимусь на нужный этаж, постучусь в номер, мне велят войти – и я войду, а дальше буду стоять, как набедокуривший ученик перед директором, и выслушивать, выслушивать… Кивать, потупив глаза, и обещать, что впредь не повториться… Господи, ну до чего же это все надоело! В детстве отчитывают родители – это ещё полбеды. Потом детский сад – там отчитать тебя считает своим долгом какая-нибудь толстая, озлобленная на весь мир воспитательница, изо рта у которой пахнет полежавшей на солнце селёдкой. Потом директор в школе. Потом начальник на работе. И так далее, до самого, что ни на есть, Страшного суда, где тоже, скорее всего, будут сокрушенно качать головой, грозить пальцем и делать а-та-та, то есть и после смерти ничего толком не изменится. А ещё бывают жены, менты, бабки в душном общественном транспорте, едущие с рынка… И у всех у них – поистине неисчерпаемый запас нравственной правоты.

А что, собственно говоря, произошло? Да ничего особенного – приехали в отель, переводчик Жора сбегал в магазин, пока я скоблил лицо бритвой, принес крепкий, как каждое третье словцо в лексиконе опытного дальнобойщика, литр. Выпили вначале по чуть-чуть, для снятия дорожного стресса, потом, как это водится, ещё чуть-чуть, и дальше уже не скромничали. Когда Жора предложил добавить, мне уже было все равно. Так бывает – накатит тоска беспросветная, такая, что хоть в петлю, а рюмку опрокинешь, и все пройдет. А бывает наоборот – вроде бы все в порядке, только вот с дороги устал, а немного выпьешь, и сам не заметишь, как уже летишь в очередную экзистенциальную бездну безо всякой страховки. Так было и вчера. Поэтому когда Жора сообщил, что ближайший круглосуточный далеко, и нужно брать такси, я протестовать не стал – поехали. До магазина домчались за двадцать минут, пополнили запасы, и обратно – я сел на заднее сидение, Жора устроился впереди. Водитель такси не проявил к нам никакого интереса. Я спокойно вскрыл новую бутылку, сделал глоток, спросил у Жоры:

– Будешь?

– Ясен хер!– согласился переводчик, и на чистейшем русском обратился к водителю,– останови!

Таксист понял, машина покорно замерла, отъехав от магазина метров на пятнадцать. Жора открыл дверь, до половины высунулся из салона – его вырвало. После этого он, как ни в чем небывало захлопнул дверь, велел таксисту, уже по-немецки, двигаться дальше, принял у меня бутылку, отхлебнул, вернул назад.

Прошло ещё минут пять, я снова выпил и предложил Жоре.

– Ясен хер!– с ещё большим энтузиазмом согласился он, и вновь, велев таксисту остановиться, высунулся из машины, освободил желудок, после чего отпил из бутылки.

Этот ритуал повторялся ещё раз пять, поэтому дорога до отеля заняла у нас около часа. Таксисту пришлось заплатить в два раза больше обещанного. И ничего ведь не случилось – добрались в обнимку до своего номера, и легли спать, позабыв про купленный алкоголь, ради которого и затевалась вся экспедиция. Вот только на рецепции нас угораздило столкнуться с Мариной Викторовной – мне кажется, она специально дожидалась нас.

– О вашем маргинальном поведении мы поговорим завтра за завтраком,– бросила она тоном, означающим крайнюю степень пренебрежения.

А на завтрак мы, разумеется, не явились.

И вот теперь я курил, готовясь к неминуемому. Один, потому что на утро Жора оказался настолько раздавлен похмельным прессом, что даже не смог подняться с кровати, и мне стало его жаль. "Что ж,– решил я,– значит приму удар на себя. В первый раз, что ли?".

И вот я уже вхожу в номер нашего генералиссимуса, сажусь на свободный стул, как на скамью подсудимых, и покорно потупив взор, принимаю удар.

А взъебка оказалась не шуточной. Вначале – словно бы совершенно нейтральная лекция о вреде алкоголя. "Ну, это ещё ничего,– думаю,– авось обойдется". Однако, лекция плавно перетекает в перечень всех моих пороков при не самом большом ассортименте добродетелей – я терпеливо выслушиваю и это. Мне скучно, и почти не обидно, хотя каждое слово будто бы колит булавкой – не столько больно, сколько не понятно, за что. И вообще, на каком основании меня колит этот человек? На каком основании колите меня вы все – примерные, честные, правильные? Вернее, вы все, притворяющиеся таковыми, а на самом деле просто глупые, смешные, уверенные в своей непоколебимой правоте?