Почти как люди

Переводчик Жора грохнул раскатистым хохотом. Смеялся он хорошо, только вот как-то уж слишком напоказ – будто бы специально жмурил и без того узкие и маленькие глазки, хватался за живот, через чур широко открывал густо населенный желтыми от никотина зубами, губастый рот. Да и в самом смехе, в его звучании, было что-то искусственное, наносное. Казалось, копни глубже, и под тонким слоем веселья обнаружится заскорузлое, серое равнодушие.

Нас с Жорой поселили вместе – так пожелала Марина Викторовна. Вообще, Марина Викторовна уже много раз чего-то желала за три прошедших дня гастролей, и всегда ее желания удовлетворялись.

– Расставь штрихи, помоги склеить всем ноты, и постарайся больше не опаздывать на завтрак,– приказала она мне в первое же утро после перелета, и я подчинился.

– Не кури у входа в отель. Во-первых тянет внутрь, а во вторых не культурно по отношению к некурящим немцам,– тоном, не терпящим возражений посоветовала она Максиму Федоровичу, и больше он не курил.

– Жора, не пейте пиво на улице, это дико,– велела она переводчику.

– Но это ведь Германия, здесь разрешено пить на улице!– попытался протестовать он.

– Но это дико. Вы представляете, что будут думать о нашей родине немцы? Мы не должны порочить образ нашего отечества в их глазах!

И Жора стал пить пиво тайком, подальше от чужих глаз.

На что же опиралась ее могущественная сила, позволяющая приказывать всем и всегда, а главное – почему подавляющее большинство этим приказам беспрекословно подчинялось? Возможно, все дело было в самой природе Марины Викторовны, в самой ее сущности… Она была выходцем из того поколения, которое было рождено, чтобы сделать сказку былью – одна из миллионов, миллиардов таких же, свято верящих в непогрешимость партийных бонз, в нравственный закон внутри, надиктованный кем-то из не затыкающейся ни днём, ни ночью радиоточки, и в мирное небо над головой, которое то и дело бороздили вроде бы мирные самолёты. Она была той самой девочкой с плаката – румянец, белые банты, скромная улыбка… Учись непременно на "отлично", радуй маму, папу, учительницу и участкового, если кто-то замыслил пакость – обязательно доложи, если кто-то из сверстников начал пока неумело, но вполне решительно пить портвейн, курить, слушать музыку загнивающего Запада и щупать за филейные части представителей противоположного пола – пресечь и помочь с перевоспитанием… В том мире, возникновение которого обещали со дня на день, Марина Викторовна должна была занять почетное место в самом его фундаменте. Для этого мира была бы она не кирпичом даже, а скрепляющим раствором, надежно фиксирующим все остальные кирпичи – и это, безусловно, куда как значительнее. Но сказка, так и не ставшая былью, внезапно кончилась, а Марина Викторовна – нет. Так получилось, что в мире внезапно хлынувших, словно крысы из всех щелей, двоечников и, что уж говорить, элементарных распиздяев, она оказалась лишней. Более того, многие из ее соратников, вчерашних кузнецов счастья для всех, переметнулись на сторону врага, но Марина Викторовна дезертировать наотрез отказалась. Она старательно боролась с природой лет, эдак, до тридцати, но потом, все же, выбросила белый флаг и вышла замуж. Первое время все, вроде бы, шло хорошо, однако муж очень скоро стал проявлять признаки беспокойства, и Марина Викторовна довольно быстро разочаровалась в своем выборе. Как, скажите, можно делить жилплощадь с человеком, который не всегда моет руки после туалета, часто ходит по квартире в том же, в чем и по улице, временами строит планы на бутылку вина, хранящуюся в доме исключительно для гостей, и не складывает трусы – к трусам, а носки – к носкам? Но вот незадача – Марина Викторовна до сих пор знала наизусть все принципы построения счастливого будущего, но вот о средствах контрацепции не имела ни малейшего понятия, ибо относила знание сие к чему-то грязному и недостойному. О правилах интимной близости она имела самые смутные представления, поэтому пару раз охнув в начале первого в своей жизни полового акта, и терпеливо пролежав до самого его конца, она рассудила, что дело это совсем не хитрое, и углубляться в его природу нет никакого смысла. Однако вердикт врача-гинеколага убедил ее в обратном. Муж честно дождался пока Марина Викторовна родит, и даже дотерпел до того момента, когда ребенку исполнится шесть лет, а потом, вздохнув с облегчением, вышел из дома за колбасой, да так и не вернулся. Дочку Марина Викторовна, разумеется, воспитывала по своему образу и подобию, но простые, и, казалось бы, такие надёжные и правильные принципы дали сбой и здесь – когда девочке исполнилось пятнадцать, она тихонько собрала вещи и ушла, даже не хлопнув дверью, к своему кавалеру.

– На что вы будете жить?– сокрушалась мать в телефонную трубку,– Вы же будете голодать!

– Лучше я буду голодать, чем жить с тобой,– был ответ дочери.