А теперь вот просто иду по городу, сделав музыку в наушниках громче, смотрю на все это лето, и не думаю вообще ни о чем. Пора отвыкать думать. Совсем. К вечеру я добреду до дома – уставший, распаренный, но отчего-то довольный. Зайду в свою комнату, плотно закрою дверь, присяду на кровать. Из-за ее изголовья торчит гриф гитары, обтянутый брезентовым чехлом, и, заметив его, я вытащу гитару из-за кровати, расчехлю, лирично переберу струны, поочередно зажимая то один, то другой аккорд, с удовольствием вслушиваясь в их теплое звучание. Эх, подруга, нам бы с тобой сейчас на чью-нибудь дачу, а там чтобы песня про "постой паровоз", и веселая возня у мангала, и дешевое пиво в пузатых пластиковых литрушках, и залпом скуреная за вечер пачка сигарет из ближайшей автолавки… А потом лежать в гамаке, или просто так, на траве, прикинувшись уже основательно пьяным, и смотреть в звёздное небо, улыбаясь и бормоча себе под нос святые банальности о том, как же, в сущности, все не важно.
А далее вдруг раздается тревожный и требовательный звонок телефона – я с сожалением откладываю гитару, встаю с кровати, не спеша подхожу к окну, и только после этого снимаю трубку.
– Здорово, малый! Как сам? Слушай, есть тут одна маза – к фрицам скататься надо будет. Недельки на две.
– Это что, в Германию, что ли?
– Ну да. Там квартет вроде. А с их виолончелистом какая-то беда приключилась. Короче, деньги не большие, состав херовый, но все равно ведь лучше, чем на базе кости греть, бляха муха. Я прав?
– Ты прав, Полпальца.
– Виза есть?
– Есть.
– Вылет послезавтра. Устроит?
– Да хоть сегодня.
– Молодец, малый. Все подробности тебе на почту скину.
В общем, очень странный сон. Но сны ведь не выбирают, верно?
***
Иду по длинному залу ожидания – синие кресла, мягкий свет с потолка, по левую руку какие-то магазинчики с алкоголем, одеждой, едой, по правую тянется панорамное окно во всю стену, за которым взлетают и садятся жирные, блестящие самолёты. Те, что белые, напоминают откормленных, ленивых чаек, но есть там и фиолетовые, и жёлтые, и салатовые – они похожи на экзотических птиц, бороздящих небо чужих широт.
В некоторых местах зала ожидания под потолком висят динамики, из них время от времени начинает вещать приятный женский голос, рапортующий о начале посадки на очередной рейс, а когда голос не звучит – играет тихая музыка. Сейчас, к примеру, в общем гуле человеческих голосов и прочих, самых разнообразных звуков можно разобрать старую песню, которую, должно быть, так любили исполнять раньше у костров бородатые люди в свитерах широкой вязки, уже после того, как расставили брезентовые палатки и вскрыли походные консервы с тушенкой:
"Светит путеводная звезда,
Снова мы оторваны от дома,
Снова между нами города,
Взлетные огни аэродрома…"
Под такую песню душа, наверное, просто обязана трепетать и рваться в дальнюю дорогу. Только вот моя почему-то не трепещет. Видимо, за последнее время она так устала от перманентного тремора, что теперь ее парусу лень натягиваться даже под хлесткими порывами ветра глобальных перемен, не то, что от лёгкого сквозняка мелких переживаний.
А вот и моя команда, с которой придется коротать последующие две недели. Моя маленькая временная семья. Мой квартет. Стоят у выхода на посадку, о чём-то переговариваются между собой, ждут меня. Вон та крупногабаритная женщина с беспокойным взглядом поверх очков, должно быть, Марина Викторовна Соколенко – первая скрипка, наш строгий, но справедливый командир, наша совесть и честь. Пожилой мужчина рядом с ней, одетый в льняной летний костюм и какую-то детскую, пляжную панаму, это, скорее всего, Максим Федорович Плешков, вторая скрипка. А ещё одного мужчину и симпатичную девушку лет девятнадцати я не знал. Но, по логике, это наша альтистка и наш переводчик.
Я подошел, со всеми вежливо поздоровался, и так же вежливо со мной поздоровались в ответ, хоть от меня и не укрылся презрительный взгляд Марины Викторовны, скользнувший сверху вниз по моей тельняшке, обтрепанным джинсам и видавшим виды кедам.
– Жора,– протянул мне руку переводчик, широко, и кажется даже искренне улыбнувшись,– рад знакомству!
Девушка тоже протянула руку, и я зачем-то ее пожал.
– Алиса,– представилась она.
Я вздрогнул, а ленивый парус души все-таки натянулся.
– Какое редкое имя,– выдавил я и вымученно улыбнулся.
– Да,– девушка тоже улыбнулась, убрала со лба непослушную прядь светлых волос,– и многие говорят, что мне оно подходит.
Я кивнул, шумно втянул воздух и повернулся к панорамному окну, за которым всех нас ожидало такое близкое и безоблачное голубое небо.
Глава 2. Поцелуй
– И тогда эта тетка мне и говорит – из тебя, мол, Жора, человека не выйдет. А из вас выйдет, отвечаю, и возможно не один!