Почти как люди

Даже тогда мне стало как-то по-особенному приятно от того, что вот, вроде бы, совершенно посторонний субъект, а все ж таки интересуется моими делами. Как может – так и интересуется. И вряд ли даже это он лично поинтересовался – я думаю, интересовалась моими делами душа целого района, а, возможно, что и душа всей моей не самой большой родины, глаголя устами этого бездомного, заспанного алкоголика. Короче говоря, люблю, когда кому-то до меня есть хоть какое-то дело.

– А хочешь, сходим куда-нибудь выпить кофе?– предложил я, повысив голос, чтобы хоть немного перекрыть нытье переводчика.

Алиса прямо-таки вся расцвела, и как будто засветилась изнутри.

– Давай! Сейчас?

– Нет,– отвечаю со смехом,– после душа. Все только после душа!

А про себя добавляю еще: "И той, которая с красными волосами, написать надо. Например о том, что у меня все хорошо. Мало ли, вдруг она тоже волнуется?".

Но это, опять же, только после душа. Ну и после кофе, разумеется.

Глава 7. Кода

Дряхлый, почти не различимый на фоне прочих механических шумов голос назвал станцию, и я шагнул из вагона электрички, уверено наступив ногой, обутой в драный кед, на потрескавшиеся плиты перрона. Почти сразу поезд укатил, оставив меня наедине с платформой, крохотным навесом, прикрывающим будку для продажи билетов, и вольно колышущимся на ветру морем зелени. Вдоль железнодорожных путей всего постсоветского пространства таких вот станций великое множество – да и не станция это вовсе, а так, одно название: пару метров бетонного перрона, две лавки, навес, и, в общем, все. Справа – лес. Слева – лес. А промеж  леса тянутся блестящие на солнце рельсы с трухлявыми шпалами. Даже названия у таких станций одинаково игрушечные – Грушевка, Озерцо,  Черёмушки, Горошки… Выходят  обычно из электричек расхлябанного, неуклюжего вида мужички и тетеньки, ждут, пока состав умчится прочь, и потом втягиваются  узкой цепочкой в лесок, ковыляют по тропинке, выводящей к дачным линиям, погромыхивая своим не хитрым бытовым скарбом. Вот и сейчас всё так – я пристроился за плешивым дедком в клетчатой рубахе, надёжно заправленной в синие спортивные штаны, натянутые до груди, и побрел за ним по тропинке сквозь лесок, с удовольствием поглощая ноздрями запахи разогретой земли, коры, листвы, не далёкого водоема и ушедшей электрички. Было хорошо и спокойно, а в рюкзаке за спиной ещё и мелодично позвякивали бутылки, то есть совсем красота. Вокруг все зелено, ароматно и почти неподвижно, а я не спеша шагаю, безмятежно улыбаясь своим мыслям. Никого здесь не возмутят потёртые, рваные джинсы. Никто не обратит внимания на застиранную до полной потери цвета майку. Здесь все такие, напоминающие пиратов из эпохи первичного накопления капиталов, или бродяг из параллельного мира, где и Ленин молодой, и октябрь впереди.

А вот, наконец, тропинка кончилась, и показались сами дачи – где-то не громко играет музыка, откуда-то долетают разговоры, там над  огородом гордо вздымается к небу обширный зад какой-нибудь бабульки, здесь до половины залез под капот старенькой иномарки чумазый мужик в одних трусах. Кто-то занят делом, а кто-то тунеядствует, подставив лету всего себя, целиком, замечательно устроившись на простеньких дачных качелях, или в гамаке. Иногда на не очень широкую дачную дорогу выскакивали стайки дети, похожие на косяки мелких блестящих рыбок – помельтешат немного, и назад, к дому. Никто здесь не мешал их громким,  диким играм. А вон, у водонапорной колонки,  в натекшей из ржавого, облупленного дула луже лежит лохматая собака, печальная от жары. Казалось бы, откуда в мире столько солнца? Вот шел снег, а потом дождь, а потом опять снег, да ещё с дождем, кругом сыро, ветер холодный, темно почти круглые сутки… И вдруг на тебе – столько солнца! Я иду, и из-под моих ног выпрыгивают в разные стороны мелкие камушки.  Какая-то тощая тетка в линялом сарафане оторвалась от своих грядок, разогнулась, задумчиво уставилась на меня, идущего вдоль ограды ее участка. Не бойтесь, тетя, я не к вам, так что смело беритесь за свою верную тяпку и продолжайте  работу. Я вон в тот домишко, пристроившийся на самом конце дачной линии, огороженный деревянным облупившимся забором. И хозяин этого жилища уже стоит у распахнутой настежь калитки, чешет свой сильно выдающийся вперёд живот, улыбается во всю свою кошачью физиономию.

– Ты что так долго, малый? Все уже собрались давно, бляха муха, одного тебя ждём.

Я вошёл в калитку и с большим удовольствием пожал руку Полпальцу – мне показалось, что я не видел его целую тысячу лет.