Почти как люди

Стол был поставлен по дачному, то есть прямо во дворе, и за ним уже сидели любимые люди, по которым я уже успел соскучиться – Февраль, Толик, Таран, буддист Шурка. Сам стол был весь заставлен целой батареей пивных бутылок, среди которых едва угадывались какие-то скромные закуски. И это ведь далеко не все, а лишь жалкая треть от того, что занимало, надо полагать, весь холодильник, и сейчас охлаждалось в ожидании своего часа. А повод… Да разве нужен он таким замечательным людям? Однако, как ни странно, сегодня повод действительно был.

Короче говоря, Полпальца уволили. Уволили совершенно неожиданно, а самое главное – мгновенно. Сколько лет он проработал? Кажется, что-то около тридцати. И за это время он накопил тысячу… Да что там тысячу – десятки тысяч самых разнообразных по степени серьезности залетов. Миллион раз он мог вылететь из оркестра, и это было бы вполне заслуженным наказанием, но все никак не выходило, хотя усилия прикладывались поистине колоссальные! Руководство закрывало на все глаза, или делало очередное "последнее" предупреждение – мне кажется, выгонять Полпальца с работы всем было лень, да и зачем? Ну выгонят они его, ну поработает он пару лет в каких-нибудь других коллективах, и ведь все равно вернётся. А его все равно примут назад, потому что лучше дьявол, которого ты знаешь, чем дьявол, которого не знаешь – кажется, так говорят. Да и виолончелистов в нашей провинции не так, чтобы очень много, и все уже кем-то заняты. А те, которые не заняты, на время, конечно, Полпальца заменят, но потом… В общем, думаю, вы поняли.

Однако, случилось непредвиденное – на последней перед отпуском репетиции серому кардиналу виолончельной группы стало плохо. Так плохо, что, поднимаясь со стула, он потерял сознание и упал бы, если бы коллеги его вовремя не подхватили. Началась суета, Полпальца стали спешно пытаться привести в сознание, что оказалось не самым простым мероприятием. Но всё-таки привели. Он встал, окинул всех самым, что ни на есть, невозмутимым взглядом, и пошел себе восвояси. Честное слово, он так и ушел бы, если бы не инспектор, настоявший на своем и доставивший Полпальца в наш медпункт – в крохотную, захламленную каморку, в которую каким-то чудом умудрились впихнуть стол, стул и выкрашенную в  белый цвет тумбочку с криво намалеванным красным крестом. Медработнику тете Любе коротко объяснили ситуацию, она внимательно все выслушала, задала несколько вопросов про бессонницу и боли в спине, узнав про злоупотребление спиртным нахмурилась, как и положено. А затем, с видом спасающего очередную никчемную жизнь врача-стахановца выложила на стол две упаковки таблеток – в одной были пилюли от поноса, в другой – простейшее успокоительное. На то ли возмущенный, то ли восхищённый возглас Полпальца тетя Люба ответила, что других лекарств у нее нет, да и не было никогда. Действительно, ведь что самое главное для тружеников оркестрового поприща? Конечно же сберечь нервы и не обосраться. А позже вдруг до нашего руководства дошла информация, что Полпальца уже десять лет не проходил полного медицинского обследования. И это на фоне алкоголизма, через чур аморального образа жизни, более чем маргинального образа мысли… Да и до пенсии, в общем, не далеко. А если что-то случится с ним во время репетиции, или, прости Господи, концерта? Если он, откровенно говоря, возьмёт, и двинет сани, то есть перестанет быть? Ведь все шишки попадают на дирекцию – не доглядели, не предусмотрели… Короче говоря, шалил Полпальца без устали очень много лет, и все сходило ему с рук, а тут – раз!– и уволили в один момент, причем совсем без вины. Но что уж теперь об этом вздыхать?

Завидев меня, мужики пришли в радостное возбуждение.

– Здарова, мужик!– гаркнул Таран,– кажется, сто лет тебя не видел, в натуре!

– Привет, старик,– махнул рукой Толик,– как дела?

– Знаешь,– как-то смущённо сообщил Февраль,– мы ведь и Алису звали. Я сам звал. Приезжай, говорю, так, мол, и так, у нас повод. Посидим, шашлыков поедим, выпьем. Ну и про тебя сказал, конечно. А она…

Февраль запнулся, и даже глаза потупил, но я махнул рукой, сделав вид, что мне все равно, и уселся за стол. Подумаешь, Алиса… Да какое, собственно, мне до нее дело? Никакого! Вот мужики, вот пиво, вот в ржавом жерле мангала дымятся угли, вот, в конце концов, небо, и лето, и дача, и все остальное… Чего ж ещё надобно-то для полного счастья? А все остальное – тлен. Взять его – да и развеять по ветру к чертовой матери.

Откупорились бутылки, полилось в глотки холодное пиво, и вместе с ним полилась такая родная, привычная и любимая всеми беседа о вечном.

– И тут я открываю ноты,– вещал Толик, размашисто жестикулируя руками,– и понимаю, что это соло первый раз вижу! А дирижёр уже руки поднимает, собака, и смотрит на меня, мол, начинайте, Анатолий!

– А ты что?

– А что я? Ну, начал…

– Это правильно,– наставительно изрёк Полпальца,– ибо сказано: "незнание партий не освобождает от исполнения!".

Чокнулись, выпили.