Почти как люди

Кажется, это самый обыкновенный осенний вечер, когда с неба на удивление ничего не сочится, но все равно сидеть вот так, на облупленной дворовой лавке, зябко до мелкой дрожи. Но я зачем-то все равно сижу, глубоко запрятав руки в карманы, не вынимая вяло тлеющей сигареты изо рта, хмуро глядя на ржавые прутья забора, за которым успокаивающе светятся окна школы, и редкие фонари вокруг стадиона. Едва стали сгущаться сумерки, желтизна листвы на деревьях обрела какой-то траурный оттенок, зато окна многоэтажных жилых домов наоборот, превратились в теплые, невыразимо привлекательные квадраты – там, за ними, наверняка тепло, сухо и уютно, там много доброго, живого быта, а здесь… Нет, здесь тоже, в сущности, не плохо – поэтому и сижу. Внезапно я вспоминаю, что между ног у меня стоит початый пакет портвейна. Нагибаюсь, протягиваю руку – действительно, стоит. Пью, а затем возвращаю пакет на прежнее место, а руки назад, в карманы. И вновь возвращаюсь к созерцанию школьных окон – представляю сидящих за ними мальчишек и девчонок. Строчат, наверное, чего-то в тетрадях, скребут мелом по доске. И кто-то из них наверняка украдкой поглядывает в окно, и может даже воображает, как здорово там, с той стороны, где нет ни монотонного учительского блеяния, ни озабоченных, по-взрослому серьезных лиц одноклассников… А может, никто и не смотрит. Может, никто и не думает. Это я когда-то смотрел, думал, воображал таинственный, пусть и зябкий мир, и себя в этом мире. Вот и довоображался – сижу тут, как дурак, курю, портвейн пью. А другие, может, и не будут. На то они и другие.

Я встаю, тушу сигарету, подхожу к решетке забора, берусь за ее холодные, мокрые прутья. Делай раз, делай два… Подтянулись, перекинули сначала одну ногу, потом другую… И вот я уже по ту сторону забора, стою на узкой асфальтовой дорожке, опоясывающей стадион, соображаю, зачем же я все это провернул.

Сообразил.

Сначала двинулся шагом, потом перешёл на какую-то сонную трусцу, и с нее, наконец, на бег. Бегу, полы пальто развиваются, в лицо – свежий, сырой ветер. Огибаю половину стадиона, и чувствую – в груди жжет, в боку колит, в носу неприятно хлюпает. Тоже мне, спортсмен нашелся. Алкаш, дрыщдрыщем – а туда же! Но все равно не останавливаюсь. Ведь бегал же когда-то, и хорошо бегал… Правда, лет, эдак, десять назад.

"Ага, заливай,– тут же принимается сипеть сварливый внутренний голос,– бегал он… Пинал, я извиняюсь, хер. И тех, кто бегать рекомендовал, многократно имел, я извиняюсь, в ротовую полость".

Стараюсь его не слушать – бегу.

А обежав почти весь стадион, замечаю, что в том месте забора, где я перелез, но с другой его стороны, за решеткой из ржавых прутьев, кто-то стоит. Подбежав ближе, я разобрал черты фигуры – без сомнения, это была женщина, некая таинственная незнакомка, как у Блока. Лица не разглядеть, его закрывает тень от широкополой шляпы. Вообще, одета дама была странно- длинное вечернее платье, какая-то кружевная накидка… Не холодно ей, что ли? Вот уже нас разделяют не более пяти шагов, но женщина разворачивается, уходит. Не сбавляя темпа бега, я подлетаю к забору, прыгаю, неуклюже подтягиваюсь и переваливаюсь через него, а вновь оказавшись на земле, но уже по ту сторону, на несколько секунд замираю, смотрю вслед удаляющейся незнакомке. Только никакая она уже не незнакомка, да и платье со шляпой куда-то делись. Роскошная грива темно красных волос, невысокий рост – я узнаю ее, зову по имени, но она продолжает удаляться, грозя вот-вот раствориться во внезапно потемневшем мире. Я делаю несколько шагов, решив во что бы то ни стало догнать красноволосую барышню, но останавливает резко отяжелевший живот. Да-да, именно живот – он как будто тянет к земле, мешает идти, и, уж тем более, бежать. Внутри него словно образовались тяжеленные гири, каких мне ещё никогда не доводилось таскать. К тому же, меня всего трясло, а от чего – пади, разбери. Маленькая фигурка девушки уже окончательно скрылась из виду, а я все предпринимал тщетные попытки перенести себя вместе с неподъемным животом хоть на несколько метров вперед, и, попутно с этим, разобраться, чего же, всё-таки, меня так трясет…

Так я и проснулся, сделав, одновременно с этим, два важных открытия. Первое – трясет не меня, а несущийся по ночному шоссе автобус. Второе- резь в животе имеется как во сне, так и наяву, то есть чрезвычайно хочется в туалет. Я ткнул в плечо дремавшего рядом Толика.

– Чего?– Не открывая глаз, подал голос он.

– Сцать охота,– пожаловался я.

– И?

– Что и? Говорил я тебе, надо водку в дорогу брать. А ты – пиво, пиво… Вот и что мне теперь с этим пивом в животе делать?

– Сам дурак. Ну, сходи к водителю, попроси остановку.