Почти как люди

– Так этой твари и надо,– резюмировал Полпальца,– а то в последнее время вообще страх потерял.

– Берега попутал, в натуре,– подтвердил Таран,– за лохов держит!

– Вчера вступление в пятом номере опять не показал, сука,– дёрнув уголком рта, пожаловался Гусля.

– Так делать-то что?– инспектор явно ожидал от нас какого-то совета.

– Пусть себе,– Полпальца махнул рукой,– перебесится, и задрыхнет.

– Ну да,– Февраль кивнул,– вот так всегда. Это вы на словах все такие смелые. А как пойти и поговорить с этим гномом по-мужски – так все сразу в кусты.

– Кто в кусты? Я в кусты?!– тут же возмутился Таран.

– Ты. Ты, Таранчик, и все прочие диванные революционеры.

Кто-то шумно водрузил на розовый кафель пузатую бутылку бурбона, и Полпальца, не теряя времени даром, приложился к ней, а затем изрек:

– Февральский дело говорит, мужики. Он кто такой, бляха муха? Он дирижёр, мать его. Он один, а нас – вон сколько. Пойдем-ка все вместе, и все, что накопилось, выскажем. Когда ещё такая возможность будет?

Бутылка бурбона пошла по кругу, вроде как средство для стимуляции мышления и принятия решения.

– Ну да,– Февраль кивнул,– это сейчас он бухой и беззащитный. А завтра, как протрезвеет – так головы и полетят. Домой приедем, а там уже приказы об увольнении дожидаются. Нет, тут с плеча рубить нельзя, обмозговать надо.

– Во-во, мужики,– явно обрадовался инспектор,– давайте с плеча не рубить.

Бутылка сделала ещё один круг – обмозговали.

– Есть идея,– сказал вдруг Полпальца,– зачем нам всей шайкой к нему идти? Он же усрется от страха! Пошлем, значит, одного парламентера, и он этой гниде все разъяснит.

Новость сия, однако, не произвела особого восторга – напротив, все как-то помрачнели, и с удвоенным старанием взялись за поглощение вермишели.

– А кто станет этим счастливым делегатом?– осведомился Февраль.

– Да кто угодно, малый! Хочешь – ты становись!

– Может, жребий бросим?– предложил Гусля.

– А вот это хорошая мысль,– Февраль кивнул,– берём, значит, спички, и, как в старые-добрые…

Бутылка, опять-таки, описала круг. И ещё раз. И ещё. Видимо, каждый из присутствующих внезапно остро почувствовал недостаток храбрости, и постарался восполнить его, как это обычно водится, переизбытком алкоголя.

– Ну что, мужики, поехали? Или засцали?– Полпальца вытянул перед собой крепко сжатый кулак, из которого торчало восемь спичек,– у кого короткая, тому и идти.

Жребий тянули молча, сосредоточенно, с тайной надеждой на лучшее. И никто не смог сдержать вздоха блаженного облегчения, когда в моих пальцах оказалась зажатой криво обломанная спичка.

– Давай, малый, тебе и карты в руки,– хохотнул Полпальца и хлопнул меня по плечу.

Я вне очереди взялся за бутылку и сделал на несколько глотков больше, чем мне бы хотелось.

***

К дирижерскому номеру меня провожала все та же, но уже порядочно захмелевшая компания, снабжая напутствиями разной степени полезности. Однако, у самой двери все как-то одновременно смолкли, будто задумались о чем-то серьезном и возвышенном.

– Может, ну его?– шепнул мне Анатольич,– обойдёмся как-нибудь и без этого?

Но я лишь покачал головой, а Полпальца уважительно кивнул.

Из-за двери слышались таинственные, угнетающие звуки, словно там располагался зверинец – длинные, тоскливые стоны, короткие патетические вскрики, фырканье и даже рычание. Я представил себя храбрым добрым молодцом, стоящим на пороге пещеры, в которой залегло агрессивное, многоголовое Чудо-Юдо, но уверенности не прибавилось. Разнообразие звуков за дверью сменило громкое, не предвещающее ничего хорошего шипение.

– Во змей!– взволнованно прокомментировал прижавший ухо к двери Гусля,– шипит ещё!

Я глубоко вздохнул, и несколько раз стукнул кулаком по двери.

Сопровождающую меня компанию как ветром сдуло – вот ещё мгновение назад меня окружали пьяные, воодушевлённые коллеги, и вот уже нет никого. Чудеса, однако.

Шипение прекратилось, послышались шаги, и, спустя полминуты, дверь отворилась. Я уже открыл было рот, чтобы выстрелить скороговоркой заранее сочиненного приветствия, да так и застыл, не то, что потеряв дар речи, а вообще позабыв, что когда-то меня учили говорить – на пороге стоял Главный, облаченный в белый гостиничный халат. Лицо его было похоже на мятый, видавший виды томат, стеклянные глазки внимательно смотрели куда-то сквозь пространство и время, а от исходящего от него амбре у меня, тоже уже порядком подпитого между прочим, закружилась голова.

– Входи!– приказал он, и я, без лишних церемоний, вошёл.

– Садись!

Я сел на разоренную гостиничную кровать, имевшую вид полигона после взрыва водородной бомбы.

– Скажи… Нет, ну ты скажи,– с трудом выговаривая каждое слово, будто бы рот его был набит чем-то липким и густым, произнес Главный,– почему всё… Вот так?

Я пожал плечами, состроил грустную гримасу.

– Вы все…– Главный сонным, покачивающимся шагом побрел по номеру,– все вы ничего не понимаете! Вам и не снилось…

– Снилось!– постарался я хоть как-то поддержать его,– снилось ещё как!

– Да?– Главный замер,– а почему тогда?

Я несколько секунд ожидал продолжения, а не дождавшись, вновь пожал плечами.

– Ну почему?