Почти как люди

– Да хрен его знает,– наугад бросил я, соображая, как можно перевести беседу в более выгодное русло.

– А я знаю! Потому что вы по-другому не умеете!

– Да и вы тоже хороши,– внезапно для себя огрызнулся я, случайно наткнувшись на залежи храбрости, оставленные, видимо, на черный день,– добрее с нами быть надо! И умнее. С нами надо, как с людьми!

Смотрел я в упор на него, а видел лишь стол в кабинете директора оркестра, обтянутый зелёным сукном по последней дореволюционной моде, на котором лежит приказ об увольнении на мое имя. Но отступать было поздно, да и некуда.

– Как с людьми?!– Главный театрально всплеснул руками,– да разве с вами так можно? Вы же по-людски не понимаете!

– А вы попробуйте!

– Да хули тут пробовать?– с какой-то детской обидой осведомился Главный,– вы ведь даже не знаете, кто я! Да я в лучшие времена ударников из Индии вызывал. Из Индии! Понимаешь? И ехали, и с удовольствием…

– Так мы же не в Индии,– я вздохнул, мол, что поделаешь, и продолжил,– да и где те лучшие времена?

После этих моих слов Главный разом сник, словно стал вдвое меньше, хоть и до этого, прямо скажем, едва доставал мне до груди. Казалось, он вот-вот заплачет.

– Кто я для вас?– с грустью пробормотал он,– злодей картонный? Ну да, надо же ведь всем кого-то ненавидеть…

-Ну,– я замялся, ибо в этот момент стало мне его немного жаль,– не то, чтобы ненавидим… Нам ведь и надо не много… Деньжат побольше, жесты ваши, дирижерские, попонятнее, ну и отношение чтобы не как к лохам, понимаете? И тогда мы знаете, как вас любить будем? Очень!

Главный с минуту сверлил меня пьяным, недоверчивым взглядом.

– Ты что,– спросил он, наконец,– самый смелый?

– Нет, я самый глупый.

Главный состроил лукавую мину.

– А если я тебя уволю?

Я только руками развел.

– Слушай,– вдруг предложил он, чрезмерно растягивая гласные,– а давай мы с тобой в шахматы сыграем?

Кажется, от неожиданности даже мое опьянение отошло на второй план.

– Зачем?– настороженно поинтересовался я.

– Ну, как в трёх мушкетерах, помнишь, когда Д’Артаньян к кардиналу пришел?

– В шахматы не умею,– говорю,– могу в города. Или в Чапаева. Это когда по шашкам щелбанами бьешь.

От моего предложения Главный пригорюнился ещё больше, в его руках откуда-то взялась бутылка водки отечественного производства, и он, свернув крышку коротким жестом, каким, должно быть, сворачивают шею не в меру глупым парламентерам, присосался к горлышку.

– Не пили бы вы больше,– тихонько посоветовал я,– завтра ведь отъезд в девять утра…

– А мне… понимаешь… насрать,– сообщил Главный, пошатнувшись и утерев остатки с губ,– без меня… понимаешь… не уедут.

Он подошёл ко мне почти вплотную, отчего я вновь напрягся – черт знает, что ему ещё в голову взбредёт. "Если начнет грязно домогаться,– пронеслась в моем, совершенно не предусмотренном для подобных перегрузок мозгу мысль-молния,– я его башкой о стену приложу, ибо парламентеры должны быть неприкосновенны". И тут же опомнился – откуда я вообще такие слова взял? Грязно домогаться… Неприкосновенность… Может, человек просто устал, и хочет прилечь?

– Может быть вы хотите…– начал я, вставая, но закончить не успел, потому что Главный издал утробный вой и, как подстреленный, повалился на кровать.

– Вызовите мне ударников из Индии…– бормотал он уже в каком-то горячечном забытьи,– Гена… Гена, подрежь огурчиков… Нет, родная, мне больше нельзя, мне ещё за руль…

Поток совершенно бессвязных мыслей вслух продолжался ещё какое-то время, а затем его внезапно сменил раскатистый, молодецкий храп, услышав который, я, откровенно говоря, вздохнул с облегчением.

– Один-ноль в пользу доброго молодца,– шепнул я самому себе, и на цыпочках заскользил прочь из злосчастного номера.

***

Вначале я направился было в номер к мужикам, чтобы поведать им о своих подвигах, но на полдороги передумал – всё-таки удары сердца ещё набатом отдавались в ушах, а адреналин, похоже, заместил в крови весь алкоголь. Нужно было срочно восстановить внутреннюю гармонию, а после вновь вернуть себя в состояние лёгкого, а может даже и не очень, алкогольного опьянения. С этими мыслями я прошел сквозь громадный, но плохо освещенный холл отеля, толкнул стеклянную дверь и, оказавшись на улице, закурил. Однако, наедине с самим собой мне побыть, увы, не дали.

– Ну, как прошло?

Только теперь я разглядел два силуэта, сидящих в обнимку на скамейке, расположенной чуть поодаль от входа. Подошёл ближе, зачем-то заложил руку с тлеющей сигаретой за спину, ответил:

– Хорошо, вроде, прошло. По крайней мере, наши тезисы, мне кажется, я до него донес.

Февраль удовлетворённо кивнул, и, наклонившись к уху жены нашего валторниста Гриши Агафьева, зашептал ей что-то, как мне показалось, интимное. Сразу почувствовав себя третьим лишним, я поспешно отошёл назад, ко входу в отель, и всецело сконцентрировался на сигарете- с каждой затяжкой многоголосый хор истерических мыслей становился все тише, пока, наконец вовсе не сошел на "нет". Тогда я отправил окурок в урну и вернулся в полутемный холл, где едва не столкнулся с самим Гришкой Агафьевым.

– Ты как?– зачем-то спросил я у него.