Мы покивали, и Полпальца серьезно подтвердил:
– Действительно, хорошее. Только оно женское, малый. А так ничего, очень даже.
– Как женское?
– Да так. Пуговицы, вон, с другой стороны. Ну ничего, жене подаришь.
Теперь и Шурка побежал назад, в магазин. Полпальца, казалось, всего аж распирает от веселья. Мы вошли в отель и поднялись на свой этаж, где встретили Гуслю. Тоже, разумеется, с пакетом.
– А ты что купил, малый?– предвкушая новую радость, осведомился Полпальца.
– Да жратвы всякой,– простодушно ответил Гусля,– после концерта ведь вечером приедем- жрать захочется. Колбасу купил, хлеба, сыра какого-то.
– Не то ты купил,– наставительно изрек Полпальца,– на гастролях, малый, нужно питаться исключительно манной кашкой и винегретом.
– Это ещё почему?– не понял Гусля.
– Да потому что манная кашка, если вдруг что, выходит легко, а винегрет- красиво!
"Мудро!– подумалось мне,– нужно запомнить".
Как-то само собой так получилось, что мы завернули в номер к Полпальцу- пить, по причине вечернего концерта, никто не собирался, скорее так, по привычке. В номере было очень душно. Полпальца с задумчивым видом принялся поочередно прожимать все клавиши на пульте кондиционера, но никакого результата за этим не последовало.
– Что ж ты нас маринуешь-то, бляха муха,– бормотал себе под нос Полпальца, обращаясь к глупой машине,– холодку дай, собака.
В дверь постучали и Толик, сидящий ближе всех ко входу, открыл- на пороге стоял инспектор.
– В пять выезд из отеля, в шесть акустическая репетиция в зале, в семь концерт,– объявил он, и лишь после этого, заглянув в номер, осведомился,– что, с кондиционером проблемы?
– Ага, не совсем не фурычит автомат сучий,– пожаловался Полпальца.
– Так он у вас сломан, наверное. Хотите, починю?
Все посмотрели на инспектора с лёгким испугом, смешанным с тяжёлым недоверием.
– А что? У меня в номере такая же проблема была, так я на рецепцию сходил, попросил инструменты, да все сам исправил. Там делов-то на две минуты.
– Может лучше местного мастера вызвать?– робко предложил я.
– Зачем? Обождите, я мигом!
И он ушел, а через десять минут действительно вернулся с набором инструментов. В глазах инспектора я различил тот самый шальной огонь человека, обладающего золотыми руками, могущего собрать атомную бомбу, или, скажем, ткацкий станок из любого подручного хлама, но, волею индейки-судьбы, оказавшегося не на своем месте в этой жизни.
Немного последив за тем, как инспектор, сопя от азарта, лезет во внутренности несчастного прибора, я попрощался, покинул номер, но уже подходя к своему, столкнулся почти нос к носу с Федором Михайловичем. Мы смотрели друг на друга не более двух секунд, но взгляд мой успел собрать и бросить в и без того захламленный чулан памяти все- прыгающий вверх-вниз уголок рта, стеклянные, словно бы подернутые дымом изнутри глаза, и какую-то общую нервозность, угловатую дерганность, сквозящую в каждом движении этого человека. А ещё глухую, пассивную злобу, идущую откуда-то изнутри. Войдя в свой номер, я завел будильник, упал на кровать, и почти сразу задремал- сказалась очередная бессонная ночь. Вначале мне не снилось вообще ничего, но спустя какое-то время из темноты тяжёлого, усталого забытья стали выступать образы. Я и опомниться не успел, как уже бежал по какому-то гулкому, бесконечному коридору, а за мной по пятам, неспешным, и оттого ещё более жутким шагом следовал он- Черный дирижёр. В моей голове пульсировала лишь одна мысль: скоро, очень скоро он меня догонит, и тогда превратит во что-то такое же, вроде Федора Михайловича- в нервное, дерганное, воспалённое злобой… Хотелось кричать, но на крик не было времени- бежать, бежать… Но вот я спотыкаюсь, падаю, и надо мной нависает фигура- вижу, как улыбка обнажает белоснежные клыки, с застрявшими меж ними кусочками чьего-то мяса, вижу глаза, засасывающие в себя, словно две воронки…
Я проснулся в холодном поту, по-рыбьи хватая ртом душный воздух. Ну и дела. Это что я уже- совсем того? Вот Полпальца, сволочь, понарассказывал баек, а я, дурак, теперь спать нормально не могу. Однако, тихий, едва уловимый голосок под крышкой черепа, бормотал: "Нет, не байки это. Все взаправду!".
Только куда эту правду теперь девать, было решительно непонятно.
Спустя три, или четыре часа, уже стоя у автобуса, и ожидая, когда все, наконец, усядутся, и можно будет ехать, я опять встретил Полпальца.
– Малый, новая хохма,– шепнул он,– Таран таки поменял поломанные часы на другие, вроде рабочие. Сейчас, когда подойдёт, обязательно спроси его, который час.
Долго ждать Тарана не пришлось.
– Ну что, мужики, едем?– бодро осведомился он.
– А что,– вроде как невзначай полюбопытствовал я,– уже пора? Который час?
Таран с радостной готовностью вскинул руку, на солнце покорно блеснули даже на вид очень дорогие, массивные, достойные очень серьезного человека часы. Вернее, котлы.
– Без пяти пять,– сообщил Таран, но руку с часами опускать не собирался, видимо опасаясь, что кто-то ещё не успел как следует рассмотреть,– скоро уже едем.