Почти как люди

К нам присоединился Февраль, закурил, проводил мечтательным взглядом двух милых молодых скрипачек в замечательных, по- весеннему коротких юбках, и от удовольствия даже губами причмокнул.

– Стыдись,– насмешливо бросил ему Полпальца,– у тебя дочка примерно их возраста.

– Знаешь,– Февраль ухмыльнулся,– это не имеет никакого полового значения. Кстати, Таран, дружище, который час?

И вновь Таран плавным, изящным жестом приподнял руку, вновь блеснули часы, вновь удовольствие и гордость их хозяина были неисчерпаемы.

Подошёл Толик, поздоровался со всеми, и неожиданно осведомился у Тарана, который час- рука с котлами, опять-таки, поднялась, но по лицу солидного человека пронеслась рябь тревоги, и какого-то, ещё не дошедшего, но явно находящегося уже в пути понимания.

А я, не отрываясь, смотрел на окна автобуса, за одним из которых виднелось лицо Федора Михайловича, и мне казалось, что я даже сквозь стекло, щедро отражающее голубизну неба и кусок отеля, вижу словно подернутые полупрозрачной пленкой глаза, в которых вязко бултыхается злоба ко всему живому, охлаждённая до состояния жидкого азота, а ещё вижу нервно дергающийся краешек рта, и губы, стиснутые в тонкую нитку…

Спустя пять минут, как и было запланировано, мы отъехали от отеля.

***

Концерт прошел вполне благополучно, за исключением финала. Случилась такая штука- на генеральной репетиции Главный предупредил, что на бис, если зал будет очень уж неистовствовать и требовать продолжения, мы исполним два танца Брамса. Оба короткие, блестящие и праздничные, оба отпечатаны на одном нотном листе- первый танец на одной стороне, второй на другой. Оба на репетиции были исполнены нами просто великолепно.

И вот, когда концерт уже подошёл к концу, а зал действительно принялся неистовствовать и требовать ещё, подошла очередь бисов. Главный торжественно поднял руки, порывисто взмахнул- мы, разумеется, заиграли. Зазвучала какая-то бравурная какофония, очень напоминающая безумные эксперименты композиторов конца двадцатого века, но никак не музыку эпохи романтизма. Главный оторвал испуганные глаза от партитуры, смахнул со лба пот, отдирижировал ещё с десяток тактов, пока не отчаялся окончательно, и не остановил оркестр. Зал в недоумении безмолвствовал. Оказывается, оба танца не были пронумерованы, и каждый назывался просто "Танец", без лишних подробностей. И, естественно, кто-то начал первый танец, а кто-то- второй.

– Не тот, не тот!– по-змеиному зашипел Главный,– другой танец откройте, идиоты, другой!

Сказано- сделано. Весь оркестр послушно перевернул нотный листок. Главный вновь торжественно поднял руки, вновь взмахнул, вновь зазвучала какофония, и вновь, спустя десяток тактов, пришлось остановиться.

Кажется, публика решила, что это какая-то музыкальная шутка, по крайней мере в зале послышались неуверенные смешки.

Главный одарил всех взглядом, в котором смешались ненависть и трогательная мольба. И, мне кажется, если бы какой-то умник не огласил тональность нужного танца, мы бы ещё несколько раз начинали и останавливались. Впрочем, я могу и ошибаться.

***

В отель вернулись уже поздно ночью, кое-как выгрузились- все полусонные, усталые, отрешенные. Я, Полпальца и Таран медленно и молча добрели до входа, закурили. Мимо пробежал ударник Володя, коротко мазнул по нам взглядом, и бросил через плечо:

– Таранчик, который час?

Таран нахмурился, но ответить не успел- Володи уже и след простыл. Зато с нами поравнялся контрабасист Витя Глиста.

– Таран, слушай, не подскажешь, сколько времени?

На лицо Тарана наползли тучи, не предвещающие ничего хорошего. Кажется, в заговор Полпальца был втянут уже весь оркестр. Все новые и новые люди проходили мимо нас, все чаще звучали вопросы:

– Таран, который час?

– Таран, дорогой, сколько времени?

– Таран, подскажи…

– Таран, будь любезен…

Кажется, в нашем товарище зашевелились воспоминания о темном криминальном прошлом- по крайней мере, весь его вид говорил сейчас о том, что вот-вот будут нарушены сразу несколько заповедей уголовного кодекса. Тем временем ко входу в отель медленно подходил буддист Шура, и я отчего-то знал, что именно он о заговоре с часами слыхом не слыхивал, как, в общем-то и обо всех остальных заговорах. Дойдя до нас, Шура полез в карман за чем-то, чего там не обнаружил, поморщился, и тихо, без всякой задней мысли, поинтересовался:

– Ребята, а не подскажете, который сейчас час?

Полпальца захлюпал, засопел, давя в себе неудержимый хохот, а Таран сделал глубокий вдох, и рявкнул так, что у меня зазвенело в ушах:

– Пошел нахуй!!!

После этого счастливый обладатель солидных швейцарских часов отшвырнул окурок и ушел, бормоча себе под нос страшные ругательства матерного свойства. Шура же лишь стоял, хлопал глазами и то шумно втягивал воздух, то выпускал его назад, не в силах произнести ни слова. Полпальца уже хохотал, не таясь.

– Не бери в голову,– сказал я Шуре, и хлопнул его по плечу,– устал человек,перетрудился.

Мы вошли в отель, поднялись на наш этаж, на какое-то время задержались у дверей номера Полпальца.