Почти как люди

На том и порешили. Докурили молча, вошли в холл, получили свои ключи, разошлись по номерам. Едва мы переступили порог неожиданно дорогого люкса самого, что ни на есть, бизнес-класса, Толик направился в ванную- смыть с себя наросшую за сутки дороги коросту. Из-за не плотно прикрытой двери я слышал его задумчивые, и даже несколько озадаченные матерные ремарки, выражающие восхищение плодам заграничного сантехнического прогресса. Я же просто плюхнулся на кровать, заложил руки за голову, закрыл глаза, крикнул:

– Анатолий, вы пить ещё сегодня изволите?

– Никак нет, ваше благородие!– отозвался Толик, перекрывая шум воды,– у меня, чувствую, кир скоро из ушей польется. На сегодня сухой закон. Супа порошкового себе сварю, поем, и спать.

Ну, хозяин-барин. Суп так суп. Помню, ездили как-то на гастроли по городам и весям нашей родины, и в одном поселке городского типа нам удалось убедить организаторов, что артисты нуждаются в горячем питании. Разумеется, за счет приглашающей стороны. "Будьте же людьми, налейте трудолюбивым музыкантам хотя бы супа!"– таков был наш девиз. Организаторы сжалились, и после концерта отправили нас в какое-то бюджетное заведение, потребовав, чтобы каждый из артистов предоставил потом чек, и если в чеке действительно окажется суп- деньги ударникам музыкального труда будут возвращены. В самом заведении Полпальца ухватил за рукав пробегающую мимо смазливую официантку, и между ними имел место такой диалог:

– Скажи, малая, у вас суп есть?

– Есть,– был ответ.

– А пиво?

– И пиво.

– А что дороже?

– Суп дороже, чем пиво.

– Вот и славно. Мы, милая, будем все пиво пить, но ты каждое пиво пробивай, как суп, хорошо? То, что в остатке получится, тебе на чай пойдет. Договорились?

Разумеется, они договорились. И мне кажется, приглашающая сторона была шокирована тем количеством супа, которое, судя по предъявленным чекам, употребил большой симфонический оркестр за один вечер. Наверное, таким количеством можно было бы накормить до отвала три, а то и четыре роты солдат…

Прошло примерно около часа, и вот я уже вхожу в номер к Полпальцу, бережно держа за тонкое горлышко свою бутылку крепкого. Здесь уже, разумеется, шумно и многолюдно- громко обсуждают что-то Гусля и Таран, сосредоточенно нарезает закуски Февраль, возится со штопором и бутылкой вина Анатольич, беззлобно спорят о женщинах валторнист Гришка и контрабасист Глиста.

А дальше все пошло-поехало, по хорошему, не требующему корректив сценарию. Пили долго, пили вдохновенно, пили смачно причмокивая, покрякивая, весело поругиваясь, потом ходили курить, и снова пили- залпом и потягивая, на брудершафт и не чокаясь, под славную, душевную беседу, и так просто, молча. А когда уже все дело пошло к тому, чтобы, наконец, разойтись спать, в дверь постучали, и Февраль пошел открывать.

На пороге стоял Толик. Дрожащий и бледный как мел. Весь хмельной, многоголосый шум как-то сразу смолк, повисла гнетущая тишина. Сообразив, что произошло нечто через чур скверное, Толику протянули одновременно сразу три полных рюмки- от двух он отказался, а третью, видимо, не выдержав, с размаху опрокинул в себя. Покряхтел, закусил предложенным огурцом. И только потом едва слышно прошептал:

– Мужики, я раковину в номере разбил.

– Как разбил?

– Как-как… Вдрыск, вот как.

– Да ты объясни нормально, что стряслось?– первым не выдержал Февраль.

– Я, понимаете, чашку пошел мыть. А она возьми, и выскользни у меня из рук. Ударилась о раковину- и вдрыск…

– Кружка вдрыск?

– Да не кружка, а раковина! Насквозь пробила! Мужики, что же теперь делать-то? Я же за эту раковину не расплачусь, даже если целиком себя на органы продам!

Помолчали.

– Ничего,– Толик вздохнул,– сейчас клеить пойду. Только зайду сначала к Таньке, она суперклей обещала дать.

– Это к которой Таньке?– полюбопытствовал Полпальца,– к скрипачке что ли? Которая развелась два месяца назад?

– Ну да.

– Подожди,– Февраль озадаченно почесал затылок,– у меня, кажется, тоже суперклей был. Давай дам?

– Не вздумай, бляха муха!– пригрозил ему Полпальца вроде как на полном серьёзе,– она, может, этот клей специально на гастроли взяла, чтобы у нее его попросил кто-нибудь. Предлог это, понимаешь? Мол, зайди ко мне, клей возьми… А может, кстати, и нет у нее этого клея! Баба-то уже два месяца без мужика!

– Ты что, дурак?– Февраль красноречиво покрутил пальцем у виска.

– Дурак не дурак, а в бабах понимаю! Помнишь Колю Пучкова, который у нас работал когда-то?

– Ну?

– Ну так сел он как-то в поезд, бляха муха. Ехать ночь нужно было. А с ним в купе баба оказалась- вся такая красиво упакованная, цивильная… Короче, на хромой кобыле не подъедешь. А нашего Колю-то помнишь? Пузо огроменное, на башке плешь, нос, как плямба… Но у него с собой было. Предложил он этой красотке, распили они сначала по одной, потом по второй, потом ещё и ещё. Бутылка кончилась- в вагон-ресторан побежали, за добавкой. Ну а как пришло время спать ложиться, эта бабенка Коле нашему так кокетливо и говорит- помоги-ка мне расстегнуть вот здесь… Коля помог. И дальше сидит, ждёт, дурак дураком, в окно пялится.

– Ну?