Почти счастливые женщины

Табачный дым не просто витал в воздухе – он стоял, плотный, слоистый, тяжелый. За окном уже было темно, музыка по-прежнему гремела, кто-то танцевал, кто-то дремал, кто-то спал прямо в кресле.

Во всей квартире царил полумрак и все, как полуслепые, натыкались друг на друга. Кто-то дергал дверь в туалет и крыл закрывшегося последними словами. Входная дверь постоянно хлопала – кто-то уходил, кто-то возвращался. А кто-то приходил. Только не тот, кого она так ждала. Выходит, все зря? Зря она пошла на конфликт с бабушкой, зря обидела Юру.

«Пора домой, – решила она. – Как говорит Оля, ловить мне здесь нечего».

Пьяненькая Оля натужно улыбаясь, помахала ей.

Уйду по-английски, не прощаясь. Да и с кем, собственно, прощаться? Оля дремала в кресле, Олег ушел в спальню. А все остальные – совершенно чужие люди. Вот и погуляла. Получи! Не твои это друзья и не твоя компания, нечего делать вид, что ты здесь своя и тебе все здесь нравится. Как бы ты ни старалась, что бы ни надевала и как бы ни красилась, ты здесь чужая.

Аля взяла сумочку и тихо вышла за дверь. Кнопка лифта горела красным огоньком, лифт урчал, как старый, уставший кот, бухал железками и медленно, с неохотой полз наверх.

«Устала, – подумала она, прислонившись к стене. – Почему я так устала? Скорее бы на воздух, продышаться, выдохнуть весь этот дым, тошнотворный запах пролитого спиртного, жженого кофе, табака и пота. Пройдусь по бульвару, а уж потом… На Голгофу».

Объяснение с Софьей Павловной не обещало ничего хорошего. Весь Алин пыл и смелость моментально испарились, как не было. Внутри что-то дрожало и трепыхалось, как вялое тело снулой рыбы. Страх, вот что это было. Страх и стыд.

Из Олиной квартиры по-прежнему доносились взрывы смеха, только теперь они были более приглушенные.

И тут двери лифта открылись. Перед Алей стоял он, Максим Родионов. Невероятно красивый, со знакомой, слегка презрительной, кривоватой усмешкой и каким-то трагизмом во взгляде.

Аля вздрогнула и замерла, намертво прилипнув к прохладной стене.

Он смотрел на нее с недоумением, и в его усталых и равнодушных глазах читалась такая скука, что Аля совсем потерялась.

Максим сдвинул брови, видимо, вспоминая, где же он видел эту девицу: вроде знакомое лицо.

– Привет, – выдавила Аля. – Не узнаешь?

– Что-то знакомое, но… извини. Мы раньше встречались? Здесь, у Лобановой?

– Нет, не здесь. Мы встречались на даче. На твоей даче в Кратове. Я внучка Софьи Павловны, подруги твоей бабушки Муси. Мы жили у вас летом. Немного, недели три. А ты злился! – Аля вымученно улыбнулась.

– Господи, ты мне еще объясняешь! – Он неожиданно улыбнулся. – Наши бабки – лучшие подружки, всю жизнь, можно сказать…

Але показалось, что он обрадовался. Ну, во всяком случае, не скривил недовольную мину.

– Ну да, припоминаю, – вдруг улыбнулся он. – Была какая-то салага в то лето. Мелочь какая-то.

Счастливая Аля молчала, не находя слов.

– А, у тебя еще странное имя! – вдруг вспомнил он. – Черт, прости, забыл.

– Аля, – тихо подсказала она. – Алевтина.

– Ну да. Старомодное такое, редкое в наши дни.

«Он со мной разговаривает, – повторяла она про себя. – Он не уходит. Стоит и вспоминает, задает вопросы. И, кажется, не торопится от меня убежать!»

– Не такое уж оно редкое, – возразила Аля и, совсем осмелев, спросила: – Ну а как ты? Что у тебя?

Нахмурившись, он молчал, внимательно разглядывая ее. Словно пытался в ней что-то увидеть.

Она стояла уставшая, страшная, бледная как смерть, с потекшей косметикой, стертой помадой, поникшими волосами. Результаты ее стараний исчезли, как платье Золушки. С каретой заодно.

– А там, – Максим кивнул на Олину дверь, – все как обычно?

– Ну да, наверное. Все уже пьяненькие и сытенькие. И, кажется, сонненькие.

Максим чуть скривился:

– Ну ясно, все как обычно. Все нажрались, обкурились, перетрахались. К утру начнут расползаться. Вываливаться, как Франкенштейны. С полубезумными глазами. Господи! Как же все это осточертело!

Аля не знала, что делать и что отвечать.

– А ты? – спросил он. – Ты сбегаешь?

Она кивнула:

– Завтра на работу.

– Умница! – похвалил он ее как первоклашку. – Умница. Там все равно ловить нечего. И чего я приперся, дурак? Нет, не пойду. – Он снова кивнул на Олину дверь. – Надоели. Поеду домой… Слушай! А может, пройдемся? – вдруг спросил он. – Погодка клевая, тепло, как днем! Хоть подышим немного. Ты как? Хотя тебе на работу…

На работу. Господи, на какую работу? А, в школу! Где эта школа и эта работа? На этой планете? Кажется, нет.

Ничего нет. Ни школы, ни бабушки, ни времени. Час ночи? Ничего и никого, и времени тоже нет. Есть он. И есть она. А все остальные просто исчезли с планеты Земля.

Аля плохо помнила ту длинную и очень короткую ночь.

Ей казалось, что она плывет в каком-то полупрозрачном тумане и слышит голос Максима как будто издалека, по вечно плохо работающей междугородке, когда приходится по сто раз переспрашивать: «Что ты сказал? Повтори!»

Нет, она не просила его повторить. Она отчаянно ругала себя, пытаясь сосредоточиться, чтобы запомнить все, не пропустить ни слова, уловить его малейшие интонации.