Почти счастливые женщины

По дороге на работу, почти у метро, Алю окликнули.

Голос был знакомый до боли. Остановилась как вкопанная, покрылась холодным потом и заморгала, чтобы не зареветь.

Олька! Ее Олька, перед которой она так виновата!

– Добрынина, эй! Алька, оглохла?

Значит, она ее простила? Олька великодушна и отходчива. Не то что она, Аля: долго помнит обиды, терзает и мучит себя.

Напротив нее, в метре, не больше, стояла Оля.

Ее единственная и лучшая подруга. Родной человек. Близкий до сердечного спазма.

– Я, – пробормотала Аля. – Конечно, я.

– Класс! – сияя глазами, воскликнула Оля. – Ну что, обнимемся, Добрынина? Кто старое помянет, да? Сто лет не держала тебя в объятиях!

И Аля шагнула навстречу.

Кто может знать, в какую минуту меняется наша жизнь? Кто это может предполагать?

Никто. И Аля Добрынина не исключение.

Глядя на Олю, она забыла о времени. А та тараторила без остановки. Оказалось, что у Оли страстный роман в самом разгаре. Влюблена до умопомрачения, по ее словам.

Олины глаза горели загадочным, почти ведьминским огнем.

А как она была хороша!

Оля здорово похудела, и ей это шло. Длиннющие ноги сверкали из-под коротенькой джинсовой юбчонки. Из маечки – полметра полупрозрачной ткани и две тонюсенькие бретельки – волнующе вздымалась высокая и пышная грудь, Олина гордость. И лицо, и плечи, и руки, и грудь, и ноги были покрыты свежим загаром.

«Наверняка морским», – подумала Аля.

Но самым странным оказалась ее новая прическа – свои чудесные пепельные волосы Оля покрасила и остригла.

Да как! Остригла так коротко, что на ровном и красивом черепе стоял смешной, уморительный ежик. Но самое главное – ежик был ярко-рыжего цвета.

Аля разглядывала счастливую подругу – та продолжала трещать. Оказалось, что Олиного возлюбленного звали Олегом:

– Ольга и Олег, здорово, да? Символично!

Аля кивнула.

– Он студент МГИМО, представляешь? Ну и, понятное дело, из приличной семьи. Папашка – большой чиновник, ну а мамашка – бездельница, как и положено. Хата у них на Кутузовском, в том самом доме! – Оля сделала страшные глаза. – Представляешь? В том самом, в двадцать шестом.

Аля снова кивнула. Про «тот самый» не поняла, но на всякий случай вопросов не задала.

– Папашка – надутый индюк и, по-моему, мерзавец. Но нам к таким папашкам не привыкать! – захихикала Оля. – А мамаша, кажется, тяжелый случай. Считает сыночка богом, а у богов, как известно, подходящих невест не бывает. Ну да наплевать! – Оля снова улыбнулась. – Нам с ним на все наплевать! Главное – то, что у нас есть! А у нас, Алька, вообще запредельно!

– Рада за тебя. – Аля взглянула на часы.

Опаздывала она катастрофически. Ну и бог с ним! Не на урок.

– В июле ездили на море, на машине, в Сочи, – продолжала трещать Оля. – Жили в «Жемчужине». Вообще как в раю! Видишь, как загорела!

– Красиво. Вообще ты классно выглядишь. Тебе даже это, – она кивнула на Олину странноватую прическу, – идет.

Оля погрустнела.

– А живем мы у меня, – продолжила она. – Ну как живем… Не постоянно, конечно. Мамаша велит появляться дома. Сама сидит на даче, где-то в Барвихе, полирует ногти, строит домработницу и висит на телефоне – можешь представить, какая это будет свекровь. Короче, день-два в неделю он у меня, а потом сваливает в семью. – Оля замолчала и, закурив сигарету, посмотрела в сторону.

– А пожениться планируете? – осторожно спросила Аля.

– В моих планах это имеется. А вот в его… Ладно, дожмем! Мы же умные, правда?

Теперь рассмеялась Аля:

– Не знаю. Вернее, в себе сильно сомневаюсь. Ты работаешь, Оль?

Олины брови взлетели наверх:

– Я что, сбежала из Кащенко, Алька? Ну и шутки у тебя, подруга! А на фиг мне работать? У Олежки бабок полно, пайки из дома таскает: икра, колбаса, коньяки. Денег же там немерянно, ты ж понимаешь. И мамашка сует, и папаша подкидывает. И он потихоньку отщипывает. Там столько, что никто не заметит, если отщипывать с умом. И на кабаки хватает, и на тряпье. Да и какая из меня работница, Аль? Нога ноет, особенно к сырости. Как бабка, ей-богу. Прихрамываю вот. Но расслабляюсь, только когда одна. При Олежке – ни-ни! На фига ему инвалидка? Держусь, как Штирлиц. – Оля расхохоталась.

«Счастливый характер, – подумала Аля. – Все ей легко».

– Ну а ты, Добрынина? Как у тебя?

– Нормально, – почему-то смутилась Аля. – Работаю в школе. Преподаю с седьмого по десятый. Классное руководство. В общем… Нормально.

И увидела, как потухли Олины глаза. В них читались такие скука и сожаление, такое разочарование, будто Аля ляпнула какую-то очевидную глупость.

– И как? – усмехнулась Оля. – Довольна, нравится?

– Конечно. Это моя профессия.

Оля промолчала.

«Почему я застеснялась? – мелькнуло у Али. – Застеснялась того, что работаю. Застеснялась своей профессии. Как будто я проститутка или воровка».

– Слушай, Добрынина, – вдруг оживилась Оля, – а приходи сегодня ко мне. У меня сегодня сейшен, куча народу, выпивки, жрачки ну и всякой другой радости. Олежка организует. Так, без повода, просто расслабиться.