Почти счастливые женщины

Мамины ростовские сережки куда-то пропали – в те дни после похорон Аля была в полуобмороке, наверное, кто-то украл. Может, кто-то со «Скорой», может, милиция. Думать ни на кого не хотелось, но сережки пропали. Как баба Липа плакала: «Последняя память об Ане!»

Аля по сережкам не плакала. Аля плакала по маме.

Ей хотелось домой. Очень. Чувствовала, как соскучилась по бабушке, по родному дому. И все мысли уже были о работе – через несколько дней начинался учебный год.

Позвонила из автомата с автобусной станции:

– Ба, еду!

– Ну слава богу, – отозвалась Софья Павловна. – Слава богу! – И грустно добавила: – Я уже без тебя и дня не могу.

В квартире, как ни странно, пахло рыбой. Раздеваясь, Аля принюхивалась – ее рыба, купленная на Волге, была завернута в сто газет и, кажется, совсем не пахла.

Зашла в кухню – так и есть! На столе лежала связка полусухой, не до конца вывяленной тараньки. А в холодильнике – огромная, уже потрошенная щука.

– Ба, это откуда? – И тут же догадалась: – Юра?

– Он самый. Заехал прямо с рыбалки, связку велел досушить. А что делать из этой, – ба кивнула на холодильник, – я, Аль, честно, не знаю!

– Наверное, уху. Я тоже не специалист.

– Картошки ведро притащил липецкой! Купил по дороге, – продолжала восхищаться Софья Павловна. – Да, и еще в аптеку сбегал. У меня корвалол закончился. Неудобно было, конечно, но ты же Юру знаешь…

– Ладно, до завтра, – не стала продолжать разговор Аля. – Завтра решим, что делать с этим чудовищем.

И принялась разбирать свою сумку.

Удивилась – ба ее покупки не критиковала. Бурно радовалась моченой бруснике, варенью из клюквы, костромскому сыру и ивановским полотенцам. Финифть долго и внимательно рассматривала.

– Да, новодел. Жаль, что металл, не серебро. Но в целом мило. Для школы – в самый раз. Не сапфиры же тебе туда носить с изумрудами? Тетки твои рехнутся в момент.

Поужинали белоснежной, рассыпчатой липецкой картошечкой с вяленой рыбкой, наговорились.

– И еще, Аля, – вспомнила бабушка. – Он кроме гостинцев еще захватил свежего хлеба и сливок к кофе. Какая забота, Аля! Скажу тебе честно – я таких людей не встречала. В смысле – мужиков! А уж я повидала этого добра! И близко такого не было, Аля!

– Ба, – улыбнулась Аля, – а если он притворяется с какой-то корыстной целью?

Софья Павловна растерялась, как ребенок:

– С какой такой целью?

– Ну… я не знаю… Может, имуществом нашим мечтает завладеть? Или еще чем-нибудь?

Софья Павловна уже взяла себя в руки:

– Ага, точно! И как же это раньше я недотумкала? Конечно же, Аля. Какая ты умница! Именно имуществом, да. Еще бы – квартира в центре! Правда, запущенная до некуда, обои свисают со стен, штукатурка сыплется, краны скрипят и текут ржавой водой. Стены в ванной в черном грибке. Не возразишь и не поспоришь! Подъезд и лифт пропахли мочой, прости за грубость. Лампочки вечно разбиты. Ну это ничего, ерунда, лампочки можно вкрутить! Вот только гадить в подъездах Шариковых не отучишь… Да, и еще! – оживилась бабушка. – Дырки на стенах от проданных картин. Золотишко и камушки проедены, хозяйка из тебя так себе. Да и внешне ты, прости, не Софи Лорен. И деньги не заколачиваешь – учительница. Про квартиру на «Юго-Западной» он, кажется, не знает?

– Не докладывала.

– В общем, сплошная корысть, верно? Ну и в довершение ко всему – еле живая старуха. Ему же мало больной матери!

Але перестал нравиться этот балаган.

– Ладно, ба, по кроватям! Я жутко устала.

– А твой день рождения мы отмечать не будем? Как я понимаю, он прошел незаметно – в Костроме, кажется? И никто, разумеется, об этом не знал?

– В Ярославле. Ну почему не будем отмечать? Кто нам мешает? Завтра и отметим. Съезжу в школу, на обратном куплю торт, и отметим.

– А кого пригласим? – осторожно спросила бабушка.

Аля внимательно на нее посмотрела:

– А никого, ба. И, пожалуйста, без намеков! День рождения прошел, утром мне на работу, готовить неохота и некогда. Да и вообще – надо готовиться к учебному году. У меня, между прочим, в этом году выпускной класс. Нет, никаких отмечаний! Чай с тортом, ты и я, мы вдвоем!

Софья Павловна недовольно поджала губы и сухо ответила:

– Дело твое.

Стоя у раковины, Аля обернулась:

– И вообще, ба! Скажу тебе честно – я по нему не соскучилась.

И тут же вспомнила последний разговор и расстроилась.

Позвать? Дать надежду. Не позвать некрасиво: все-таки щука, корвалол, хлеб, сливки и все остальное. А ведь ба права: товарищ Фуражкин – единственный человек в этом городе, к кому они действительно могут обратиться за помощью, зная при этом, что он не откажет. Да что там не откажет – прибежит на всех парах и будет рядом, если нужна помощь. Пренебрегать таким другом нелепо. Они ведь могут дружить, верно?

– Ладно, зови! – неожиданно заявила она. – От нас не убудет.

– Я? – растерялась Софья Павловна. – Кажется, у тебя день рождения. Это как-то неприлично, Аля!

– Позвони и скажи, что я страшно занята. Просто дико занята, ба! И это, между прочим, чистая правда. До первого сентября всего ничего, и самая суета!

А назавтра все изменилось. Точнее – перевернулся весь мир.