Почтовые открытки

– Принесите-ка мне «Рыжую лису», – сжимая деньги в кулаках, засунутых в карманы, рассеянно бормотал Огурец в спину тем, кто выходил из машины. Кто-нибудь приносил ему бутылку. Огурец брал пиво, прикладывал край крышки к рамке спущенного окна, сшибал крышку ребром мясистой ладони, двумя глотками опорожнял бутылку и сидел с недовольным видом, зажав пустую бутылку между колен. А в другой раз мог выскочить из машины, вбежать в паб, вытащить деньги из обоих карманов и вернуться, волоча ящик пива.

– Пейте. Пейте! Не обижайте меня отказом!

Однажды Лоял даже видел, как Огурец подрался с человеком, который не хотел пить его пиво.

* * *

Вентиляционная дверь шахты ниже по склону запотела, пыль на площадке перед нею была истоптана следами. Отвесные скальные стены блестели. Поношенная джинсовая одежда на людях обвисла вялыми складками. Все прислушивались к слабому поскрипыванию деревянных опор. Рычал вентилятор. Берг начал ломом оббирать стенки забоя, молясь, чтобы сверху не обвалилась рыхлая порода, которая могла образоваться после вчерашнего взрыва. Вторая смена откатчиков вытаскивала руду наружу. Пока он работал, мелкие осколки камней сыпались на крупные обломки под ногами, а потом огромная плита, каменный монолит весом в двести фунтов, грохнулась вниз, подняв клубы пыли.

– Господи Иисусе, вот уж вечная головная боль, черт ее побери, – рассмеялся Берг, продолжая мысленно молиться. Скала заскрипела.

– Эти проклятые скалы – главная причина, по которой все хотят работать с корнуольцами, – в сотый раз сказал Берг Огурцу. – Они смыслят в руде и в скалах так, словно те с ними разговаривают. И когда они говорят, что что-то не так, лучше прислушаться к ним, потому что они свое дело знают. Я работал с одним парнем, Поуисом, на «Двух птицах» в Мичигане. На медном руднике. Это была моя первая работа после того, как я потерял свою ферму. В тридцать шестом году. Шахта была мокрая, грязная, опасная как черт-те что, и платили всего ничего. Но Поуис был хорош, умен, как дьявол. Понятия не имею, что он делал на рудниках. Он мог стать кем угодно. Родом из Корнуолла. Цитировал Шекспира, стихи. Говорил, что работает на рудниках с тех пор, как научился сам штаны надевать. Занятно, некоторые из этих парней такие умные – читают на латыни, рассуждают о философии, а все равно лезут под землю, в шахты. Однажды мы бурили пласт, и вдруг возник негромкий трескучий звук, как будто кто-то картон рвал, мы и внимания не обратили. А Поуис как завопит…

– Берг, я слышал это уже двести, может, триста раз. Это про то, как он спасся благодаря тому, что пускал ветры? Или про то, как он одной рукой поддерживал крышу, а другой ковырял в носу?

– Ага, – сказал Берг. – Ладно, давай немного поработаем и заработаем. Надо сегодня это доделать.

Желтый свет от налобного фонаря плясал по камням. Лоял надел было респиратор, но эта штуковина, похожая на резиновое рыло, мешала ему, и он снял ее, оставив болтаться на шее. Вот что за черт: двое парней работают рядом, один весь день в респираторе и все равно у него силикоз, а другой никогда его не носит, и у него все в порядке. Он видел это собственными глазами.

Знакомый запах мокрой скалы, металлический привкус наэлектризованного воздуха, грохот дробилки, ряды глубоких отверстий вдоль плоскости забоя, расплывающиеся вдали, часы, проведенные в холоде. Лоял посмотрел на Берга. Даже в грибного цвета конусе шахтерского фонаря он видел, что Берг снова разговаривает сам с собой. У Берга были какие-то «повернутые» идеи. Например, он верил, что мертвые горняки возвращаются из ада в те шахты, где они погибли, их бесплотные искореженные тела слоняются по ним, а иногда, если резко обернуться, можно на миг увидеть, как кто-то из них, выпорхнув из скалы на свою дневную экскурсию, кривляется у него за спиной, насмешливо указывая в сторону сокровищ. Время от времени он так и делал: подпрыгивал и резко оборачивался.

– Все хорошо? – спросил Лоял.

Если он заговаривал первым, они отвечали.

– Ну, во всяком случае, шурфов много. Завтра увидим, когда разберем. Им придется закрыть этот забой на реградацию[33] довольно скоро, может, на следующей неделе. Те ребята, которых мы видели, думаю, готовят нас к переводу на уровень Б.

– Я собирался через пару месяцев бросить все это, – сказал Лоял. – Может, попробую то, чем занимался Дево, этой урановой фигней. Мне хочется наружу так же сильно, как ему хотелось снова под землю. Тут, внизу, у меня такое чувство, будто я провалился в вечную тьму.

– Это бывает. Ребята, которые раньше проводили много времени под открытым небом, капканы ставили или в лесу работали, в шахте себя никогда не чувствуют хорошо. Тебе повезло, что у тебя нет семьи. Дети – вот что держит нас в шахте. Я всегда думал, что у меня все получится, вот только разработаю хорошенькую жилу, но жила быстро иссякла, все навалилось на меня, и вот он я, застрявший в шахтах, наверное, уже до конца жизни. Эй, Огурец, Дево когда-нибудь рассказывал тебе, почему он ушел с урановых разработок?

Берг слишком легко сдался, подумал Лоял.