Под грозой и солнцем

Среди так называемых авторов, со змеиным шипением клевещущих на нашу страну, есть ренегаты, когда-то выдававшие себя за коммунистов. Хорошо маскируясь, они могли длительное время пользоваться нашим доверием и гостеприимством, а потом отблагодарили за это навозом своих измышлений. Книжонки таких писак вызывают в памяти сказку о петухе и навозном жуке. Помните, петух искал зерна в навозной куче, и его усердные поиски привели к удаче. А навозный жук, попав на кучу зерна, искал грязь. Каждый ищет себе пищу по своему вкусу. Отвратительно, когда писаки, обладающие вкусами навозного жука, разыскав клочок грязи в большом складе чистого зерна, пишут об этом со смакованием и извращениями и размножают свою клевету типографским способом.

Нет, не хочется больше вспоминать таких недругов, когда мы пишем о стране честных и трудолюбивых людей. Хотелось бы поподробнее рассказать о более приятных и действительно свойственных финнам чувствах и взглядах на жизнь — об их безграничной любви к суровой природе своего края, о той любви, которая вдохновляет человека упорно трудиться для украшения своей родины. Каждый кусок хлеба и каждая капля молока доставалась им очень нелегко. Еще труднее давалась и дается им правда — правда о настоящей свободе и независимости страны, правда о войне и мире, о дружбе между народами и особенно с советским народом.

В ботаническом саду Хельсинкского университета, почти в самом центре города, и во многих других парках страны можно наблюдать интересное зрелище. Вы входите в ворота, и к вам навстречу мчится шустрая, быстрая, как стрела, белка. Живая, настоящая белка с длинным пушистым хвостом и с дружелюбными глазами-пуговками. Если вы имеете в кармане орехи или другие любимые ею лакомства и дадите попробовать, она без стеснения вскарабкается к вам на плечо, потом юркнет в карман, сумеет сама забрать оттуда угощение, и не успеете оглянуться, как она выпрыгнет обратно на траву, а оттуда — на ветку сосны и, с благодарностью глядя на вас, начнет спокойно грызть свою добычу или унесет ее своим бельчатам, которые где-то поблизости.

Поздно вечером вы можете видеть на улицах пары влюбленных, которые ведут себя довольно свободно, не обращая на вас внимания. Вы — посторонний и для них не существуете. Кое-кто в Финляндии пытается уверять, что в их стране все люди так и живут, не обращая внимания ни на кого и никому не мешая. Но мы знаем, что и в Финляндии далеко не так мирно, как иным кажется. Огромное множество газет, которыми заполнены пестрые киоски, ведут нападки друг на друга, отражая борьбу между различными партиями. Одни хвалят новый состав правительства, другие им недовольны. О борьбе говорят и огни реклам: купите, мол, у нас, только у нас. И уж, конечно, нет и не может быть никакого мира между предпринимателем и рабочим, между владельцем земли и батраком. Не представляет собою единого целого и финская литература, в которой тоже отражается борьба различных классов и политических течений.

Мы беседуем с одной дамой, считающей себя знатоком литературы. Она говорит глубокомысленно, подняв глаза к потолку и выпуская изо рта колечки папиросного дыма:

— Финская литература? Да нет же ее. Она только рождается…

— Простите, а Алексис Киви, Юхани Ахо, Эйно Лейно, Каарло Крамсу, Майю Лассила, Пентти Хаанпяя?.. — Мы перечисляем писателей, оставшихся в сердцах каждого финна.

Она презрительно морщится:

— Да, все это было, но это не то. Смотрите на большой Запад. Как мы отстаем!

Она признает только модернистскую литературу.

— И вы в Советском Союзе пишете о народе и для народа. Это же теперь не в моде…

Сама того не желая, она сказала нам лучший комплимент. Мы к этому и стремимся, чтобы писать о народе и для народа, чтобы жить жизнью народа.

Конечно, рассуждения этой дамы не могут характеризовать современное состояние литературных течений в Финляндии. Сколько здесь политических партий и течений, столько и разных группировок и течений в литературе.

Отрадно отметить, что книги карельских писателей, пишущих на финском языке, пользуются большой популярностью среди простых людей Финляндии… Мы имели возможность убедиться в этом при посещении многих финских городов. В Хельсинки делегаты съезда общества «Финляндия — СССР» говорили нам:

— Одно у вас плохо — мало вы пишете. И мало переводите. А откуда иначе, как не из ваших книг, мы узнаем о жизни в Советской Карелии и вообще о Советском Союзе. Пишите больше о лесорубах, о рабочих, об ученых…

В городе Лахти детина огромного роста спросил меня, запросто обращаясь на «ты»:

— Долго будешь здесь? — Потом он добавил: — Пишите.

Это уже относилось ко всем нам, карельским писателям.

По его тону я понял: он ждет не наших писем, а книг.

Встреча с этим великаном запомнилась мне, видимо, еще и потому, что рука его, когда он пожимал мою, показалась мне по-рабочему натруженной и сильной.

Остался в памяти навсегда и вечер, проведенный в Рабочем доме города Лахти.

— Слово предоставляется советскому гостю…