По пятам заключенных шли бежавшие от войны австрийцы. Они шли торопливо, стараясь обойти пленных. На дороге образовалась давка. Сгрудились легковые машины, лошади, повозки и ручные тележки. К утру все перемешалось. Теперь заключенных можно было отличить в толпе только по номеру на рукаве и той неторопливости, с которой они двигались вперед.
Тамара Николаевна и Лида шли рядом, все более замедляя шаг. Лида шепнула матери:
— Мама, уйдем… спрячемся в горах…
— Нет, не теперь, а потом, в темноте, — тихо прошептала мать, однако заключенные, шедшие рядом, услышали эти слова и одобрительно закивали головами.
Узкое шоссе все время извивалось вдоль склона горы. С одной стороны возвышалась отвесная гранитная скала, с другой — была глубокая пропасть, на дне которой, по-видимому, протекала горная речка.
«Вся Австрия одинакова… — подумала Тамара, вспоминая лагерь, в котором они провели чуть ли не три года. — Только бы дотянуть до ночи…»
Когда стемнело, нетрудно было «заблудиться» в толпе гражданских беженцев и свернуть на обочину дороги, где многие отдыхали или закусывали наспех. Труднее было решить, куда идти. Человек десять мужчин и женщин плелись за Тороповой. Все это были слабые, больные люди. Тамара знала, что они доверяют ей и ждут ее сигнала или приказания. Надо было принять решение. Но куда идти? Торопова решительно свернула влево по боковой дороге. Люди последовали за ней.
Но эта дорога вновь привела их к пропасти. Мост через нее был уже наполовину разобран, и на его месте остались одни железные балки. Ошеломленные люди остановились, со страхом поглядывая на зиявшую внизу бездну.
— Что же теперь делать? — вздохнул кто-то за спиной Тамары. — Ведь теперь так близко…
Человек недоговорил, что именно «близко», — за этой пропастью, возможно, их ждала свобода.
«В самом деле, что делать? — задумалась Торопова. — Незаметно вернуться в колонну и, как баранам, бежать от своих или остаться здесь, где нас найдут и расстреляют? Нет, попробуем перейти по этим балкам».
Колени у нее дрожали, когда она храбро ступила на узкую железную балку. Внизу было темно, далекий шум, как стон, доносился оттуда. Казалось, что железные балки качаются от этого жалобного стона.
— Не смотреть вниз, идти вперед! — скомандовала она чуть дрогнувшим голосом. — Лида, не отставай от меня, дай руку!
Всего надо было сделать двадцать или тридцать шагов… Нет, теперь уже не казалось, что балки качаются под ногами. Балки прочно лежали на гранитных опорах.
Люди перешли на другую сторону обрыва. Некоторые, впрочем, не перешли, а переползли и, собравшись вместе, стояли возбужденные и ошеломленные, не веря еще в свое спасение.
Вдали раздавались бесконечные гудки автомобилей, шум моторов, грохот повозок и шорох бесчисленных шагов медленно бредущих по шоссе людей. Тороповой хотелось крикнуть громко, во весь голос:
— Мы спасены!
Когда женщин и больных мужчин увели из лагеря, люди, оставшиеся за колючей проволокой, стали поджидать отправки на оборонные работы. Однако за ними не приходили. Никто сейчас не брал на себя смелость открыть ворота. Теперь уже не заключенные боялись своих тюремщиков, а тюремщики страшились заключенных. Охрана покинула горы, и часовые ходили только по внешней стороне проволочного заграждения. Число полицейских и надсмотрщиков с каждым днем заметно уменьшалось — иные бежали, а иные валялись уже на дне бездны, куда их сбрасывали заключенные.
Старик Шабалин, несмотря на перенесенную болезнь и возраст, был оставлен в лагере: ведь он даже и сейчас много сильнее тех, которых увели из лагеря.
Однако когда заключенных перестали водить на работы и старик мог целыми днями лежать на нарах, он впервые за все эти годы почувствовал такое утомление, какое испытывал, только находясь в «лазарете» Тамары Николаевны.
Шабалину было трудно теперь подняться с нар, трудно было выйти из барака, чтоб немного подышать свежим воздухом.
Он неподвижно лежал на нарах и что-то шептал.
Когда Шабалин узнал, что по дорогам идут беженцы и охрана покидает лагерь, он, приподнявшись на нарах, сказал:
— Ну что, разве я не говорил, что наши придут и освободят нас? Вот уже приближается этот день.
И действительно, этот день наконец пришел.
Было ясное солнечное утро, когда разлетелись вдребезги ворота лагеря под чьими-то мощными ударами. В лагерь с грохотом ворвались долгожданные танки с красными звездами на броне. За ними спешили солдаты в зеленых гимнастерках.
Танки остановились. Танкисты в кожаных шлемах появились в открытых люках. Но спрыгнуть на землю они не решались. Им казалось, будто скелеты встали из могил, натянули на себя бледную кожу и какие-то лохмотья, какое-то подобие одежды и в дикой радости, шумя и толкая друг друга, тянутся к ним тысячами рук. Это была страшная картина. Танкисты на несколько минут замерли в своих танках, ужасаясь тому, что видели.