Под грозой и солнцем

Но у этих воскресших из мертвых было столько счастья в глазах, столько радости и столько слез!.. Люди плакали и целовали друг друга. Они обнимали бойцов и смеялись. И бойцы тоже смеялись и плакали, ничуть не стыдясь слез, потому что бывают минуты, когда этого не следует стыдиться.

Огромные ворота показались теперь узкими. Сокрушив проволочные заграждения, люди выворачивали из земли колья, ломали будки часовых. Затем они ворвались в казарму офицеров СС и подожгли ее. Однако этого было слишком мало, чтобы искупить все горе, которое перенесли они здесь за годы заключения. Старик Шабалин стоял у пожарища и вытирал ладонью глаза.

— Вот видите, видите… Я же говорил вам…

Общее возбуждение захватило и старика. Вместе с другими он пошел ломать бараки полицейских. Найдя где-то топор, он неистово рубил все, что попадало под руку. Было непонятно, откуда у этого старика, похожего на зеленоватую мумию, бралась такая неиссякаемая энергия и сила. Издали он казался безумным.

Танкисты с изумлением смотрели на старика. Один из офицеров сказал ему:

— Послушай, отец, ты бы лучше с нами спокойно посидел.

Шабалин перестал махать топором и, подойдя к офицеру, сказал с тихой улыбкой:

— Сам не знаю, что приключилось со мной. Вся моя злоба против них прорвалась наружу.

— Силен ты, папаша, — сказал кто-то из танкистов, подавая старику открытую банку мясных консервов.

Шабалин сел на доски и принялся за еду. Он ел неторопливо и не так жадно, как ели сейчас другие. Он медленно жевал, посматривая на дальний лес и горы.

Где-то играли на баяне и громко пели русские народные песни. Когда-то и он любил петь. Плясал хорошо… Но не так, как его сын Гриша. Гриша кружился словно волчок, и девчата любовались им. Второго такого парня не было в деревне. Так, по крайней мере, казалось отцу.

Гриша, Гриша!.. Почему его нет теперь здесь, среди этих веселых парней, что поют и пляшут вокруг костров? Почему не пришел вместе с другими?

…Вот пришел бы Гриша сюда, смотрел бы с улыбкой: узнает отец или нет? А он, отец, может быть, не сразу узнал бы. Зрение не то уже и не видел он сына в военной форме. Потом сын сказал бы: «Здравствуй, батя!»

Потом Гриша сел бы вот тут рядом и… У Гриши, конечно, должны быть ордена на груди, как у других, Гриша никогда не был хуже других. О чем бы они заговорили? Как Гриша дошел сюда? Это длинный рассказ для первой встречи. И Гриша ленив рассказывать о себе.

Старик закрыл глаза. Надо подождать — может быть, сын все-таки придет. Но он не приходил.

— Ну, как поживаем, папаша? — услышал он вдруг возле себя молодой голос.

Он поднял голову: перед ним стоял юноша в военной форме. Но это был не сын.

— Вы не видели Гришу? Григория Шабалина, сына моего?.. Он же с вами должен быть.

— С нами? — оживился молодой красноармеец. — В каком батальоне? Мы его найдем быстро.

— Откуда мне знать, сынок. В армии он.

— Да, да, конечно. — Юноша почему-то погрустнел. Потом стал объяснять: — Много нас, папаша. По всей Европе теперь. Может быть, он в Берлин пошел тем временем, пока мы здесь.

— Может быть…

— Давайте посидим вместе. Возьмите еще консервов.

Теперь он ел с аппетитом. Но немного. Трудно удержаться, но он знал — опасно есть теперь много, надо привыкать к еде. Ему стало тепло, хорошо. Он прилег у костра, закрыл глаза. Гриша должен быть где-то. Европа большая, наша армия всюду. Гриша, наверное, теперь так же сидит у костра, как этот юноша, может, кормит кого-то, отца другого солдата.

Вокруг играли и плясали, костер согревал его. Он впал в дремоту. Не хотелось открывать глаза: вдруг опять проснешься на парах лагерного барака или в тоннеле…

Нет, вокруг были свои, он это чувствовал даже с закрытыми глазами. Незнакомый юноша укрыл его бережно плащ-палаткой, оставил рядом открытую банку консервов и тихо ушел.

На третий день после освобождения заключенных в лагерь вернулись Тамара Николаевна и Лида. Вместе с ними вернулись многие из тех, которым удалось в пути отстать от колонны заключенных. В лагере необходимо было наладить новую жизнь. И в особенности здесь сейчас нужна была медицинская помощь.

Вернувшись, Торопова с трудом узнала товарищей по заключению. Казалось, они окрепли, пополнели за эти несколько дней.

Теперь в лагерь постоянно заходили все новые и новые воинские части, и люди расспрашивали бойцов о далекой родине и о своих близких, оставшихся там.

На пятые сутки в дверях барака — «лазарета» Тамары Николаевны внезапно появился Андрей Монастырев. Он точно с неба свалился. Стоял на пороге и молча глядел на Лидию и ее мать, не в силах вымолвить ни слова. Лида, вскрикнув от радости, бросилась к нему и повисла у него на шее. Тогда он замахал руками, закричал что-то в ответ, засмеялся и заплакал одновременно, он понял сейчас, как никогда прежде, насколько близки ему эти две женщины и как дороги те, кто сейчас стоял возле них в бараке.

— Андрюша, откуда вы? — спросила Торопова, пораженная его появлением и его крепким, здоровым видом: почти год прошел с тех пор, как он бежал, и вот он снова солдат Красной Армии, снова с оружием в руках.