Под южными небесами

-- А! Шляпа? Пожалуй, можно и шляпу...-- отвѣчалъ тотъ, надѣлъ ее себѣ на голову и, обратясь къ женѣ, прибавилъ:-- Совсѣмъ разбойникъ я. Теперь только-бы испанскій ножъ. Какъ онъ называется-то? Новахо, что-ли? Да я и ножъ куплю себѣ.

Супруга только пожала плечами и проговорила:

-- Совсѣмъ ребенокъ, а у самого показывается сѣдина въ бородѣ.

-- Все-таки я куплю себѣ. Былъ въ Турціи -- купилъ феску, въ Испаніи нужно испанскій нарядъ и ножъ купить,-- сказалъ мужъ.

-- Да вѣдь такой плащъ и испанцы то не носятъ.

Плащъ и сомбреро были куплены. Глафира Семеновна купила себѣ два одѣяла. Приказчики все это завернули и понесли въ коляску.

Поѣхали дальше: извозчикъ ужъ не оборачивался и не обращалъ вниманіе супруговъ на попадавшіяся по пути общественныя зданія, хотя ихъ было нѣсколько. Проѣхали мимо театра съ расклеенными на немъ афишами, проѣхали мимо казармъ съ смотрящими изъ оконъ чумазыми солдатами въ однѣхъ рубахахъ. Попался по пути рынокъ. Стояли ослы съ перекинутыми черезъ спину корзинами съ глиняной посудой. Бабы-торговки продавали эту посуду. Супруги остановились и купили себѣ глиняный кувшинъ съ узкимъ горломъ.

Вотъ наконецъ и церковь, къ которой везъ ихъ извозчикъ. Церковь стояла не на площади, а слитно съ домами. Черезъ узенькій переулокъ отъ нея находились казармы и за воротами дежурили солдаты въ шляпахъ съ перьями и въ синихъ пелеринахъ.

Экипажъ остановился у паперти. Извозчикъ сказалъ сѣдокамъ, указывая на церковь:

-- San Francisco el Grande...

Церковь святаго Франциска когда-то предназначалась, какъ Пантеонъ, для погребенія знаменитыхъ испанцевъ. Она принадлежала монахамъ, но монастырь очень недавно упраздненъ, монастырскія постройки отняты и въ нихъ помѣщаются солдаты и военная тюрьма.

Звонили къ вечернѣ, когда подъѣхали супруги. На паперти множество нищихъ.

Когда супруги начали осматривать рѣзныя двери на паперти, къ нимъ подскочилъ нищій въ кожаныхъ сандаліяхъ, съ бородой, въ которой запутались луковыя перья, и усердно сталъ разсказывать что то по-испански, тыкая въ рѣзныя фигуры дверей, при чемъ нѣсколько разъ крестился ладонью. Ему дали мѣдную монету, чтобъ онъ отсталъ, но онъ не отставалъ.

-- Какъ отъ него чеснокомъ и лукомъ несетъ!-- замѣтила Глафира Семеновна, морщась.-- Алле, алле...-- махала она ему рукой.

Это увидалъ сторожъ въ зеленомъ сюртукѣ съ синимъ кантомъ и нашивками на рукавахъ, оттолкнулъ нищаго ударомъ въ грудь и, показавъ ему кулакъ, самъ пошелъ за супругами, бормоча что-то по-испански. Онъ распахнулъ передъ супругами занавѣску и сталъ приглашать ихъ войти въ храмъ.

Храмъ, не представляющій собой ничего величественнаго снаружи, поражалъ своей роскошью и великолѣпіемъ внутри. Художественныя мраморныя изваянія святыхъ, изображенія Мадонны на полотнахъ заставляли останавливаться передъ ними подолгу. Сторожъ трещалъ безъ умолку, но что онъ говорилъ, супруги, разумѣется, не понимали. Живопись на оконныхъ стеклахъ также была въ высшей степени художественна. Храмъ имѣлъ семь алтарей. Передъ однимъ изъ нихъ шла служба. Служили три священника, окруженные мальчиками въ бѣлыхъ и красныхъ стихаряхъ, но молящихся въ храмѣ почти совсѣмъ не было. Кое-гдѣ стояли на колѣняхъ женщины съ молитвенниками въ рукахъ, по большей части старухи. Исповѣдальныя будочки также были пусты. Если сравнить число молящихся въ храмѣ съ числомъ нищихъ на паперти -- послѣднихъ было вдвое больше.

-- Вотъ тебѣ и хваленая испанская набожность!-- пробормоталъ Николай Ивановичъ.-- А вѣдь сегодня канунъ воскресенья. Между тѣмъ, даже въ стихахъ, которые я тебѣ читалъ, плакать на исповѣди причисляется къ блаженству испанки.

"Издавна твердятъ испанки:

Въ кастаньеты..."

-- Знаю, знаю... Слышала...-- перебила его Глафира Семеновна.-- Все это ничего не доказываетъ. Сегодня будни. Вотъ завтра, въ воскресенье, походимъ по церквамъ... походимъ съ утра, во время обѣденъ, тогда, я увѣрена, дѣло другое будетъ. Богомольцевъ будетъ много. Ну, что-жъ, домой? Вѣдь ужъ пора обѣдать.

-- Пожалуй, поѣдемъ.

Они направились къ выходу. Сторожъ протянулъ руку въ видѣ пригоршни.

-- Да мы, братецъ ты мой, все равно не поняли ничего изъ твоихъ разговоровъ. Впрочемъ, на, возьми себѣ на лукъ и чеснокъ,-- сказалъ ему Николай Ивановичъ и подалъ мелкую серебряную монету.

Сторожъ подбросилъ монетку на ладони и прищелкнулъ языкомъ, сдѣлавъ жалкую рожу.

-- Мало? Ахъ, ты подлецъ! Вѣдь вотъ если-бы разсказывалъ намъ по-русски -- дѣло другое-бы было, а то мы ничего не поняли, что ты стрекоталъ. Ну, вотъ... возьми еще монетку. Та пусть будетъ тебѣ на лукъ, а эта на чеснокъ. Вѣдь и отъ этого до невозможности разитъ лукомъ и чеснокомъ,-- сказалъ супругъ Глафирѣ Семеновнѣ.

-- Ужасти!-- отвѣчала та.

Получивъ вторую монетку, сторожъ кивнулъ головой и поблагодарилъ, сказавъ:

-- Грасзіасъ, кабалеро.