Под южными небесами

Платформа первой испанской желѣзнодорожной станціи Ирунъ была до того забросана окурками папиросъ, сигаръ, спичекъ, кожурой отъ фруктовъ и клочьями рваной бумаги, что можно было смѣло сказать, что она никогда не метется. Стояли порожніе ящики, боченки, валялись щепки, обручи. Подъ крытой стеклянной галлереей былъ невыносимый запахъ пригорѣлаго масла, кухонныхъ отбросовъ, проквашенныхъ помой и другихъ нечистотъ.

-- Какая грязь! Какой запахъ!-- вырвалось у Глафиры Семеновны и она сморщила носъ.

-- Испанія... Ничего не подѣлаешь...-- отвѣчалъ Николай Ивановичъ.-- Зато народъ красивый. Въ Италіи тоже грязища... Помнишь, мы видѣли? Макароны на пыльной улицѣ сушатся, козу въ непрополосканную отъ деревяннаго масла бутылку доятъ, а тоже какой народъ красивый.

-- Здѣсь я и красиваго народа пока не вижу. Старикъ -- уродъ, старуха -- вѣдьма, мальчишки -- черти.

Они шли за старикомъ носильщикомъ, который то и дѣло оборачивался къ нимъ и произносилъ:

-- Дуанъ, кабалеро... Дуанъ... Алонъ, сеньора...

-- Въ таможню зоветъ... Онъ французскія слова знаетъ. Съ нимъ можно кой-какъ объясниться,-- замѣтила Глафира Семеновна.

Супруги спѣшили за носильщикомъ и наткнулись на двухъ жандармовъ-карабинеровъ, марширующихъ вдоль остановившагося поѣзда. Они маршировали съ самой серьезной миной, какъ опереточные жандармы. Да и костюмы ихъ напоминали оперетку: какія-то кургузыя треуголки, суконныя краги на ногахъ, черные плащи съ перекинутой черезъ плечо полой и дуло ружья, торчащее изъ - подъ плаща. Маршируя, они не уступили дороги супругамъ и оттолкнули ихъ въ разныя стороны.

-- Тьфу ты, проклятые! А еще военные!-- выбранился Николай Ивановичъ.

Вотъ и таможня, представляющая изъ себя какой-то амбаръ съ каменными облупившимися стѣнами. Накурено ужасно. Всѣ съ сигарами и папиросками во рту: и чиновникъ, и солдаты-досмотрщики съ зелеными жгутами на плечахъ, и носильщики, и полчище босоногихъ мальчишекъ, сопровождающихъ носильщиковъ.

Задерживали въ таможнѣ, однако, не долго. Чиновникъ въ грязномъ мундирѣ съ серебряными кружечками на плечахъ, съ важной миной на лицѣ, украшенномъ необычайно густыми бровями и усами, съ совершенно синимъ подбородкомъ, ткнулъ пальцемъ въ сундукъ Глафиры Семеновны и, не выпуская изо рта сигары, пробормоталъ для проформы:

-- Табакъ... тэ... сигаретъ...

Солдатъ-досмотрщикъ тотчасъ-же поднялъ крышку сундука. Чиновникъ и не заглянулъ туда и перешелъ къ багажу стоявшаго рядомъ англичанина. Второй солдатъ-досмотрщикъ живо налѣпилъ маленькіе ярлычки на сундукъ, баульчики и картонки и, молча, протянулъ Николаю Ивановичу пригоршню. Подскочилъ носильщикъ и, указывая на пригоршню досмотрщика, шепнулъ Николаю Ивановичу, поднявъ вверхъ свой палецъ:

-- Уна пезета, кабалеро... Уна...

-- Дай, дай таможенному-то...-- заговорила мужу Глафира Семеновна.-- Стоитъ дать... Какіе любезные люди!.. Даже не смотрѣли ничего. Ты видѣлъ? Я коробокъ даже не открывала. Первая таможня такая учтивая... Ну, испанцы! Молодцы... Сейчасъ видно, что народъ благородный.

Супругъ далъ пезету, покрутилъ головой и сказалъ

-- И какъ мало проситъ! Удивительно дешево.

Когда осмотръ багажа кончился, къ супругамъ приступили мальчишки и просили: "синко сентиміесъ". Николай Ивановичъ показалъ имъ кулакъ, а носильщикъ двумъ-тремъ далъ по подзатыльнику и повелъ супруговъ въ буфетъ, но ужъ черезъ другой ходъ.

Въ буфетной комнатѣ опять невообразимо пахло чадомъ и стояло облако табачнаго дыма. Посреди комнаты былъ длинный обѣденный столъ съ залитой виномъ и кофеемъ скатертью, съ грязными тарелками, на которыхъ лежали объѣдки, съ грязными ножами и вилками и стаканами съ недопитымъ виномъ. За столомъ сидѣли какіе-то смугляки въ суконныхъ пелеринахъ и шляпахъ съ широкими полями, пили вино и курили. Толстый хозяинъ въ испанскихъ бакенбардахъ на вискахъ стоялъ за стойкой на возвышеніи и командовалъ что-то тремъ суетящимся лакеямъ во фракахъ. Тутъ-же около стойки малый въ одномъ жилетѣ и красномъ колпакѣ мылъ въ жестяной лоханкѣ посуду и вытиралъ ее грязнымъ полотенцемъ.

Носильщикъ обратился къ супругамъ и, мѣшая французскія слова съ испанскими, сталъ объяснять, что времени остается до отхода поѣзда "уна ора", то-есть цѣлый часъ, что можно въ это время отлично поѣсть и попить, нужно только взять билеты на поѣздъ и заранѣе занять "берлину" въ поѣздѣ, то-есть купэ. Говоря, онъ пояснялъ все жестами, показывалъ пальцами. Николай Ивановичъ отвѣчалъ носильщику "сси" и отправился вмѣстѣ съ нимъ въ кассу за билетами, оставивъ супругу въ буфетѣ.

Въ кассѣ вмѣсто кассира -- дама съ высокой испанской гребенкой въ волосахъ и папироской въ зубахъ. Она кой-какъ говорила по-французски и расторопно выдала ему два билета до Мадрида, сдавая сдачу улыбнулась, сказала: "bon voyage" и указала на кружку съ крестомъ, висѣвшую около кассы. За любезное пожеланіе Николай Ивановичъ опустилъ въ кружку пезету.

Какъ только онъ отступилъ отъ кассы, къ нему подошла жирная монахиня съ наперснымъ крестомъ и въ бѣлой коленкоровой шляпѣ и тоже подставила кружку, кланяясь и бормоча что-то.