Вокруг торговой площади в цокольных этажах ютились десятки частных магазинов и лавочек с широким спектром предоставляемых услуг, конкурирующих с государственными предприятиями. На фронтоне одного из них крупными буквами синела реклама на польском языке: «Естем мы задоволёны, бо купуемы в склепах PSS». Положим, PSS – это понятно, но почему магазины поляки называют склепами? У нас для склепов другое предназначение.
Особой примечательностью вещевой ярмарки является назойливость предпринимателей к русским. Как они определяют национальность, непонятно, но никогда не ошибаются. Возможно, знают всех в лицо.
Как только я впервые оказался на рынке, отбою не стало от желающих у меня что-нибудь купить. Неважно что, лишь бы провернуть сделку. Мне это порядком надоело, и, чтобы отвязаться, я в шутку шепнул одному цыганистому нахалу, что имею для продажи юани. Мужчина воспринял предложение всерьёз, сказал «пше прашам, момент» и растворился в толпе.
Догнал он меня в двух кварталах от места нашего разговора и с сожалением сказал, что предложенная валюта не нужна. А может пан ма цось иннего до спшеданнья? Да пошёл ты к чёрту, прилипала!
В кинотеатре «Пиаст» демонстрировали новый американский боевик с переводом, но я прошёл мимо. Всё равно ничего не пойму, а догадываться о сюжете по картинкам не приучен. Остался в стороне и ресторан «Полония». Но впоследствии мы в нём обязательно побываем, и не однажды, в пику нашим органам, зорко оберегающим моральные устои советского общества. Здесь произойдут трагикомические события, которые поставят под сомнение моё членство в партии и, стало быть, дальнейшее пребывание за границей.
В каких-то ста метров от ресторана за стволами лип и клёнов просматривалась глянцевая поверхность городского пруда. Рядом с берегом величаво и неторопливо плавала пара чёрных лебедей, с изыском подбирая с поверхности угощение пожилой дамы.
Напротив, через дорогу, утопая в цветах, белело одноэтажное здание пивного бара. О широком ассортименте питейного заведения мне уже все уши прожужжали, и не посетить его было бы преступлением.
За стеклянными дверями, окружённая высокими пуфиками на стальных ножках, возвышалась стойка, за которой работал мордастый бармен в чёрно-белой паре. Позади него прямо из стены, инкрустированной морёным под дуб деревом, торчало полдюжины отполированных бронзовых кранов, над которыми висели аккуратные таблички с названиями сортов пива. По числу кранов посетителям предлагалось пиво ясне, тёмне, дубельтове, – сладковатое на вкус и потому популярное у женщин, портер, кжепке и ещё какое-то, названия которого я не разобрал. Цимус заключался в том, что оно доставлялось в пивную прямо с завода по пивопроводам.
Бар был обставлен круглыми мраморными столиками, вокруг которых стояла разношерстная публика. Закусок здесь не подавали, и разодранная вобла на отдельных столах служила верным признаком, что вокруг неё стоят наши люди. Что касается поляков, то они считали, что запивать рыбу пивом – признак дурного тона.
Я взял высокую кружку портера и придвинулся к столику с вяленой чехонью. Двое мужчин и одна женщина, прекратив дискуссию, сразу же обратили на меня внимание. Как подобает в этих случаях, я представился, люди назвали себя, и мы познакомились. Оказалось, что они москвичи, служат в Варшаве по части снабжения, приехали в Ставку по делам и по рекомендации друзей решили посетить это замечательное заведение. Через пять минут я уже на равных с наслаждением поглощал жирную рыбу. Щедрот у русских не занимать.
Портер оказался и впрямь отличным. Совсем не такой, как у старухи Изергиль. Ни она сама, ни её клиенты не знают, кому впервые пришла в голову мысль назвать скромную женщину именем знаменитой горьковской героини, но прозвище пришлось ко двору и навек прикипело. Эта толстая полячка с пальцами, похожими на сардельки, держала пивной ларёк на пути из гарнизона в город и имела неплохой бизнес. Место как бы и на отшибе, но редкий прохожий русский пройдёт мимо, не утолив жажды в разгар жаркого лета. За стеклом у старухи красовалась поговорка на русском языке: «Кто пиво пьёт, тот сто лет живёт!». Пиво у старухи было тёплым и несвежим, вряд ли на таком доживёшь до полувека, но не дорогим. Злые языки поговаривали, что она разбавляет его своей мочой. Когда я услышал эту фразу, меня чуть не стошнило. Тем не менее, у её ларька постоянно кучковалась наша братия – военные, останавливаясь побазарить на нейтральной земле между работой и домом.
Вскоре я познакомился с национальной польской кухней. Больше всего мне пришлась по вкусу свиная голонка с тушёной квашеной капустой. Голонка – это голень по-нашему. Мать моя частенько варила говяжьи голени для холодца, на местном диалекте называя их лытками. Но чтобы студень был помясистей, она их измельчала, а здесь подавали целыми кусками. Съешь такую громадину, и сыт на весь день.