Под небом Аргентины

— И докатились до этой ямы — Берисо. Кроме того… если хочешь знать, я еще недостаточно сознательная, потому что у меня нет твоей веры. Когда наступит эта счастливая жизнь? Когда у меня глаза выцветут и я потеряю способность любоваться и радоваться чему-либо… Покорно благодарю..

Тибор вскочил, сел на постели и долго смотрел на нее широко открытыми глазами. Потом с ужасом прошептал:

— Вон ты какая. Как я мог так жестоко обмануться? — Помолчал и резко произнес: — Действительно, нас ничто не связывает. Уходи!

И Анна ушла.

Скрип медленно закрывающейса двери тысячью иголок вонзился в его мозг, и он еще долго неподвижно сидел на кровати.

Город проснулся. Уличный шум долетал до слуха Тибора как далекое эхо. Он ни о чем не думал. Только мысль, что от жизни ему уже нечего ждать, неотвязно преследовала его. Было уже поздно, когда он опомнился, вскочил и оглядел комнату блуждающим взглядом. Повсюду ему мерещилась Анна. Он быстро заходил из угла в угол. Потом вдруг остановился. Точными, размеренными движениями он достал лист бумаги, чернильницу, сменил заржавевшее перо и принялся писать…

Вечером обитательницы улицы Рай оживленно комментировали уход Анны. Многие из соседок давно знали о ее свиданиях с мажордомом — в Берисо трудно сохранить тайну.

— Какая подлая оказалась, — возмущались женщины.

— Что ж, она слишком хороша для Берисо, — утверждали иные, философски относившиеся к жизни.

Поздно вечером кто-то сообщил, что видел на вокзале Анну, спешившую к поезду. Она была как безумная. За ней бежал мажордом, звал ее, а она не оборачивалась. Он догнал ее и схватил за руку. А она посмотрела на него, как на чужого, и вдруг набросилась с кулаками, стала бить и царапать.

— Бедная женщина! — произнес кто-то. — Только сама она ведает, каково ей сейчас…

Услышав, что в соседней комнате что-то происходит — тонкие стенки из жести не удерживают тайн, — старый Амброзио всю ночь не сомкнул глаз. Он поднялся раньше, чем обычно, потоптался в коридоре перед комнатой квартирантов и, уходя на работу, предупредил жену, чтобы она была настороже. А вернувшись со смены, он услышал все толки в квартале. Амброзио наскоро напился мате и решительно направился к Тибору. Постучал один раз, второй. Никакого ответа. Сердце сжалось от дурного предчувствия. Амброзио с силой нажал на ручку, незапертая дверь сразу же распахнулась, и он чуть не упал, споткнувшись о порог. Для старого рабочего, которого жизнь не ласкала, а за долгий век швыряла то в пекло, то в холод, достаточно было одного взгляда, чтобы все понять. Он взял стул, сел напротив Тибора, заглянул ему в глаза и медленно заговорил:

— Не забывай, сынок, что ты коммунист. Тяжело тебе, знаю. Но не становись дезертиром. Ты не можешь пойти на такую подлость.

Тибор смотрел на него, как загипнотизированный. Амброзио протянул руку к столу, взял несколько исписанных листов и разорвал их. А Тибор низко опустил голову, скрывая блеснувшие на глазах слезы.

— Анна — жертва этого проклятого строя, ты хорошо знаешь. На свете много таких, как она. Наш долг — бороться за их счастье, за наше счастье. Разве нужно тебе об этом говорить? Идем, сынок, попьем мате…

Старый рабочий повел его за собой, приговаривая:

— Когда убили моего Хосе, я тоже думал, что пришел конец… Но партия помогла мне, и сейчас я занял его место. А ты ведь для меня немножечко и Хосе… Так, сынок?

Тибор не ответил, только сжал мозолистую руку.

Со дня отъезда Анны не слышно было уже аккордеона. Тибо-р не вернулся и на фабрику. Предупрежденные Амброзио товарищи Тибора окружили его теплой заботой и незаметно для него самого вовлекли в активную партийную работу. Узнав, что он знаком с сапожным ремеслом, они уговорили его принять собранные ими деньги для того, чтобы открыть мастерскую для починки обуви.

Скоро его крохотная будочка стала служить местом явки для коммунистов. Да и дом Амброзио, заботившегося о Тиборе, как о родном сыне, превратился в своеобразный клуб. Там собирались по воскресеньям мужчины с улицы Рай, пили мате, обменивались новостями.

Тибор возвращался домой, падая от усталости. Поглощенный выполнением многочисленных заданий, он не успевал даже поесть. К вечеру он мечтал только о нескольких глотках освежающего мате и о постели, на которую можно лечь, не раздеваясь. Он снова чувствовал себя солдатом, как когда-то на далекой родине. Только теперь он был солдатом великого дела…

Подойдя к дому, Тибор услышал какой-то странный шелест — в темном дворе сидели и тихо переговаривались люди. Их было много.

"Что это? — удивился Тибор. — Ведь опрос рабочих давно кончился".

— Что случилось? — спросил он тревожно.

— Ничего, сынок, — Амброзио встал ему навстречу с мате в руках. — Толкуем о разных делах.

— Не понимаю…