Под небом Аргентины

Дом доньи Чолы на улице Рай еще издалека привлекал внимание прохожих. Он стоял на каменном полуметровом фундаменте и имел очень внушительный вид. Большие окна в трех комнатах дома были всегда чисто вымыты. Двор тоже отличался от соседних дворов. От калитки к крыльцу вела чистая дорожка, выложенная кирпичом. В палисаднике росли георгины, хризантемы и великолепные розы. Вечно цветущие розовые побеги вились по стенам дома. Позади дома двор тоже разделялся полосками кирпича на несколько участков с грядками. На грядках донья Чола круглый год выращивала овощи для семейной трапезы.

Дом доньи Чолы отличало и согласие, царившее в семье. Старый Арнедо и оба его сына были хорошими механиками, а семнадцатилетняя Луиза уже завоевала среди соседей славу умелой швеи. Все, что зарабатывали мужчины и Луиза, передавалось в руки хозяйки. Донья Чола очень строго распределяла деньги на хозяйство, никогда не забывая выделить небольшую сумму на карманные, расходы каждого члена дружной семьи. Благодаря ее бережливости они смогли выплатить весь долг за участок под домом и огородом и постепенно построить три комнаты. Семья мечтала еще об одной пристройке, тогда у каждого была бы своя комната, у стариков и у детей.

Крупная, полная, с грубым мужским голосом, Чола имела удивительно мягкое и нежное сердце. Разговаривала она громко, раздраженно, словно ругалась, но для каждого эта женщина умела найти совет, теплое слово. Ее Арнедо, высокий, прямой шестидесятилетний старик, гордился женой, а дети боготворили мать. Все знакомые и соседи любили и уважали Чолу.

В это утро большой оранжево-красный диск солнца как-то неожиданно выкатился над крышами домов. И хотя пар, шедший от теплой напоенной обильным дождем земли, затуманивал блеск его лучей, словно немытое стекло, с восходом солнца городок сразу оживился. Донья Чола поспешила во двор, к цветам. Подвязала поваленные ветром стебли, оправила погнутые розы и крикнула своим низким голосом в отворенное окно:

— Хватит валяться, Арнедо! Бока пролежишь!

Арнедо недовольно выглянул в окно:

— Чего расшумелась? Наседок напугаешь. Принеси-ка лучше мате!

— На солнышке его попьешь, старик.

— Да ты похуже капатаса!

— Не ругайся — не поможет. Посмотри на себя — от лежанья пожелтел, как чахоточный.

— Ну что ж, обойдусь и без мате, — притворно рассердился Арнедо. — А у тебя сердце каменное. Знаешь ведь, что только в забастовку и отдыхают мои старые кости.

— Донья Чола!

Услышав голос соседки, Чола с улыбкой, относящейся к словам мужа, направилась к зеленой ограде, отделявшей ее двор от соседнего.

— Что, Анхела? Почему ты так рано встала?

— Лавка на углу открыта.

— Да ну?

Чола энергично всплеснула руками, и куры у ограды бросились врассыпную с тревожным кудахтаньем.

— Сейчас растолкаю моих красавцев и погоню из дому за покупками. А ты, голубушка, постой, нам потолковать надо.

Через несколько минут Чола вышла из дома улыбающаяся, красная и возбужденная. Подвижность этой полной женщины удивляла. Веселый характер, оптимизм, с каким она встречала все малые и большие события в жизни семьи и соседей, ободряюще действовали на всех.

— Старшего с постели подняла стаканом воды. Представляешь — спит, словно первый сон видит, осел эдакий… Видела бы ты, как он подпрыгнул.

Она вдруг оборвала смех и внимательно посмотрела на соседку.

— А ты опять не спала?

— Кашель не давал… Всю ночь в горле что-то драло. Муж на полу спал…

Молодая женщина нервно заломила тонкие, прозрачные пальцы. На ее матово-желтом лице черные глаза горели угольями.

— Ты сильно кашляла ночью, Анхела. Лечиться тебе надо, — вмешалась в разговор Конча, соседка Анхелы по дому, женщина еще молодая, но преждевременно состарившаяся. Потом озабоченно заметила, обращаясь к Чоле: — Поговори ты с ней. Не следит за собой, а такая молодая.

— А что мне делать?

— Разве доктор не говорил тебе?

— Доктор… — в голосе тихой Анхелы неожиданно послышалась злоба. — Доктора для богатых. Покой, говорит, нужен, перемена воздуха, куриный бульон, мясо, слабо прожаренное, и все пройдет. Я ему говорю, если кто даст мне несколько тысяч песо, тогда я выполню его советы. А он в ответ — я врач, а не банкир.

— Работа у тебя не тяжелая, — задумчиво проговорила Конча.

— Да, целый день клею этикетки на консервы. Но цех такой, что смрад со всей фабрики туда идет. А сквозняки!.. К концу дня тела не чувствуешь.

— За три песо в день эти звери молодость твою губят! — громко возмутилась Чола.

— Все соки из нас высасывают! — энергично подхватила Конча. — Особенно в "Триперии", где я сейчас работаю. С утра до вечера в кипятке требуху промываем. Руки и ноги распухают, кислая вонь насквозь пропитывает тебя и чувствуешь, будто сила из кончиков пальцев вытекает…

— Надо крепиться, сестренки, — твердо заговорила Чола. — И мужикам храбрости подбавлять. Рук не опускать, не сдаваться. У хозяев нет к нам милосердия.

— Какое там милосердие! Для них мы ничто. Если у них испортится даже самая незначительная машинка, непременно ее починят, а человек заболеет — на улицу выбрасывают. Собаки!