Под опекой

* * *

В середине декабря мне, однако, показалось, что все улажено, что до него дошло, какая я мать, что теперь он прекратит пропускать все мои действия через сито подозрений и не замедлит откланяться. Я вновь обрела подобие чувства юмора и даже освободила Александра от беготни по магазинам для меня к Рождеству. Подарок себе я уже нашла, мне ничего не надо было, кроме как избавиться от этого типа. Все, баста, довольно, шутка и так затянулась. 25 декабря приближалось большими шагами, и скоро все это должно закончиться. То есть это я так думала. Все усложнилось за пять дней до праздников. В тот вечер я торопилась приготовить ужин, когда кузен явился ко мне в кухню, уже в пуховике. Я до сих пор могу воспроизвести медовый тон, которым он поделился со мной своим удивлением: Так вы, Амели, ставите вертеп, но не ставите елку? В тот момент, когда звучит его вопрос, захлопывается капкан. Клац! Я слышу, как приходят в действие его пружины, и чувствую, как его стальные челюсти прокусывают кожу на моей лодыжке. Вырываться бесполезно, я это знаю. Убавляю огонь под кастрюлей и объясняю, не глядя на него, что в этом году нет, елки не будет, в порядке исключения, потому что мы едем на праздники в Лондон, к моему брату и моей невест… Он перебивает меня, и я понимаю, что дело плохо, потому что впервые он не дал мне закончить фразу. Не уверен, что это возможно, Амели, лучше предупредить вас сразу: я должен доложить. Его голос повисает в воздухе. Нельзя доложить просто так, в одиночку в своем углу, доложить надо всегда кому-то. Это глагол с косвенным управлением, я уверена, что он это знает. Так зачем же замалчивать личность особ, к которым он должен обратиться? Потому что я эту особу не знаю, и ее имя должно оставаться тайной. Это значит, что он обратится не к мадам Трагик и не к мадам Брюн, но к их вышестоящему начальству, к их n+1, +2, +3, +4, может быть, даже +5. Мы в дерьме! У меня не хватает сил остановить Габриэля, когда он звонит отцу, чтобы изложить ему ситуацию именно в этих выражениях. Как бы то ни было, он прав. Я запрещаю ему говорить что-либо сестре, она так рада, что скоро увидит своих кузенов, настоящих кузенов, приходится ей уточнить, и считает дни, открывая дверцы своего календаря каждое утро. Это уже не маленькие хитрости, не поиски, где спрятать несколько леденцов и несчастную баночку «Нутеллы». Назавтра, в субботу, кузен не подает признаков жизни. Александр думает, что он не объявится до понедельника. Напряжение растет. Лезвие ножа на наших шеях поблескивает в темноте. Уснуть после этого невозможно. Белые ночи и черные дни. Ничего праздничного в выходные, они проходят в ожидании новостей, которых нет. Не радуют ни фермерские гамбургеры из нашего любимого бистро, ни кино после. Понятия не имею, какой фильм мы посмотрели, я спросила мальчиков, они тоже не помнят. Александр оказался прав, приговор был вынесен в понедельник, во второй половине дня. Я была в зуме, когда получила текстовое сообщение от кузена. У меня перехватило дыхание, когда оно высветилось на экране моего телефона. Все в порядке, Амели, не беспокойтесь. Хороших вам всем праздников! Наслаждайтесь Лондоном и передайте от меня привет королеве. Если бы не совещание, я бы заплакала. Столько же от облегчения, сколько и от усталости.

Никогда мы так не радовались, сев в поезд. Эйфория охватила нас, едва мы оказались на своих местах. Пока дети, расчехлив айпады, начинают свои игры, между мной и Александром разыгрывается странная сцена. Прямиком из «1984». Он Джулия, я Уинстон. Он берет с меня обещание держать при себе все, что произошло, не говорить о кузене ни моему брату, ни его жене, которым мама ничего не рассказала. Как бы то ни было, «Евростар» положил конец нашему кошмару. Они позволили нам покинуть дом и территорию, значит, все хорошо, что хорошо кончается. Давно пора, не оставаться же всю жизнь, держа руки по швам! Александр подкрепляет слово делом. Потом, будто, тронув ремень, что-то вспомнил, он роется в кармане джинсов, достает плитку шоколада, завернутую в фольгу, и ломает ее на две половинки. Еще не взяв свой кусок, я понимаю по запаху, что это не обычный шоколад. Этот темный и блестящий. Ничего общего с ломкой, тускло-коричневой субстанцией, проштампованной как экологически чистая, у которой бывает, насколько можно это описать, горьковатый вкус горелого. Мне случалось, уже не помню когда, пробовать шоколад, похожий на тот, что дал мне Александр. Первый глоток его аромата вызывает во мне какое-то сильное и волнующее воспоминание, которое я никак не могу поймать. Сознавая, что мы играем сцену, недоступную нашему пониманию, я спрашиваю, где он отыскал этот шоколад. На черном рынке, отвечает он с деланным равнодушием, и купе оглашает его смех.

Часть третья