Под опекой

Больше невозможно повидаться с кем бы то нибыло на выходных. Я плохо себе представляю, как буду отчитываться о своих отлучках перед кузеном или говорить о нем, а ни о чем другом я говорить не способна, моим друзьям, тем более их знакомить. Умираю от стыда при одной мысли об этом. У меня нет другого выхода, приходится отменить все встречи и приглашения, которые я с удовольствием записывала в мой большой новенький бумажный ежедневник, купленный перед каникулами. Пирог волхвов с Софи и ее детьми, аперитив с Гаспаром, пижамная вечеринка Лу и Жозефины, девичник, назначенный на следующую неделю дома: я все отменяю эсэмэсками. Набираю всем одно и то же сообщение, каждый раз ссылаясь на ковид, на него ведь легко все валить. Элиет советует мне беречь себя, Жанна успокаивает: не волнуйся, чокнемся за Новый год, когда тебе будет лучше. Жюльетта, которая тоже ничего не подозревает, потому что я давным-давно ничего ей не рассказывала, а о кузене вообще не осмелилась упомянуть, высчитывает, что мой период изоляции не кончится к ее дню рождения, и с огорчением заключает, что я пропущу ее сорокалетие. И правда, как жаль… Я вдвойне наказана. Ложь, стоившую мне дороже всего, я оставила напоследок. Нелегко сообщить родителям, что мы не увидимся в эти выходные и им придется сдать билеты на скоростной поезд. Я прекрасно знаю, что они скучали без нас 25 декабря, хоть и были рады, что их дети и внуки собрались в Лондоне. Вчера мама прислала мне фотографию фуагра с инжиром, с аббревиатурой J-2 [10] вместо подписи. Она и так не могла дождаться 11 января, чтобы отпраздновать Рождество… Я включаю радио и уединяюсь в своей комнате, плотно прикрыв дверь, чтобы позвонить ей. Не хватало еще, чтобы кузен услышал, как я лгу своей матери. Гудок, второй, третий, и я молюсь, чтобы попасть на автоответчик. Обычно по четвергам в 15 часов она играет в бридж. Но она снимает трубку за игорным столом. Моя дорогая! От широкой улыбки, озарившей ее голос, дрогнула моя, когда я сообщила ей якобы плохую новость. Ох! А я-то так радовалась! Твой отец тоже огорчится… Но ничего, держись, милая, это всего лишь отложенная партия. Я вешаю трубку с комом в желудке и гвоздем в сердце. А когда пройдет карантин, что я сочиню? Мы поедем к ним в Экс, утешает меня Александр. Велим детям не рассказывать о нашем жильце, и все будет хорошо. В один день все мне говорят: полно, не беспокойся. Черные штрихи испещрили страницы моего ежедневника, и от всех этих вычеркнутых встреч настроение на нуле. Я погружаюсь в бездну отчаяния. Единственная хорошая новость во всем этом, что мне не пришлось увольнять Клару. Она написала мне вчера с извинениями, что с ее расписанием во втором семестре никак не получится встречать детей из школы. Я могла бы ее успокоить: все равно у нас теперь есть няня на дому.

* * *

Одна ванная на четверых – это уже было непросто, а уж на пятерых… Кузен предлагает установить очередность, чтобы избежать затора по утрам. График, который он вывесил на холодильнике, учитывает мое расписание. Зачем мне мыться первой в 7 часов, если я остаюсь дома на удаленке? В эти дни приоритет предоставляется Габриэлю, потом Александру. Это не лишено логики, вот только он регулирует не только очередь в душ. Я обнаружила это однажды вечером, валясь с ног от усталости, когда мне на голову хлынула ледяная вода. Я уклоняюсь, поворачиваю смеситель на 40 градусов и больше, жду, но течет только чуть теплая струйка. В ярости я хватаю полотенце, вылетаю из ванной, бросаюсь в кухню, открываю дверь шкафчика, где прячется водонагреватель, закрываю ее и бегу в гостиную, где нахожу Александра за стаканом рома под неодобрительным взглядом кузена, который сообщает мне, что отныне горячая вода будет отключаться после 21 часа и включаться утром, между 6:30 и 7:30. Надо отучить Габриэля слишком подолгу лежать в ванне и, главное, заставить его просыпаться вовремя, если он хочет принять душ перед уходом в коллеж, объясняет он мне. И потом, вам же, Амели, не придется по три раза заходить в его комнату и отбирать у него одеяло и подушку, чтобы наконец поднять, добавляет он с иронической улыбкой.