Под солнцем и богом

Полковник фланировал отнюдь не потому, что идти к Остроухову не хотелось. «Выгуливая» себя, он, по обыкновению, нащупывал много полезного. От предстоящей встречи зависело его будущее, а если не размазывать, то его хрупкая, как у всего мыкающегося и сморкающегося, жизнь. Чтобы соскочить с несшегося в трагичную безысходность литера, кем с недавних пор стал для него Остроухов, он должен был именно сейчас, без проволочек, реализовать план, навязанный силой обстоятельств, – столкнуть шефа в болид без пристежного ремня и тормозов. После чего, не дожидаясь исхода, скрыться. Туда, где болид сконструировали и выгнали на старт, – в недра Корпорации.

Кривошапко полагал, что им спрогнозирован любой поворот беседы. Ночью и глаза не сомкнул, расставив под утро все по полочкам. Теперь, беспечно шагая по коридору, набирался вдохновения, как актер. Отлично знал: раскованность и настрой, склонный к импровизациям, нередко выигрышнее самого продуманного плана.

На себя обычного походил мало. От привычного для окружающих облика суровой сдержанности не осталось и следа – ни дать ни взять шалопай, не знающий, как убить время. Должно быть, приметив нехарактерный для полковника имидж, один из младших офицеров управления, пройдя мимо, обернулся.

Между тем подчиненные Кривошапко на своей шкуре прознали: его монументальный фасад – не что иное, как парадная униформа на выход, за которой хоронится лукавая, изощренных помыслов душа.

Оглядывая обветшавший, давно не обновлявшийся декор карельской березы на стенах (поговаривали – с бериевских времен), Кривошапко подумал: «Живем – одно слово, а ведь их, загнивающих, не хуже».

– Проходите, товарищ полковник. – пригласил адъютант, едва Кривошапко открыл дверь приемной. – Рем Иванович на месте.

Кривошапко вошел в кабинет, не испросив даже «Разрешите». Прошел к столу и уселся на месте докладчика. Фривольно взглянул на генерала, как на закадычного друга, и небрежно постучал по часам, давая знать: до обеда – итого ничего.

– Быть бы живу… – отозвался на жест генерал и, встрепенувшись, словно огрел оплеухой: – Скажи, куда ты летал?

– Вообще-то я поездом ездил, на похороны…

– Куда?! – Остроухов чуть привстал. – Ах, да… Хватит! Говорить будем здесь!

Кривошапко нахмурился, показывая всем видом: зря.

– Я догадывался… – откидываясь на спинку, начал полковник. – Знал, что Корпорация – сила, но в том объеме, что высветилось, не подозревал.

– Без геополитической лирики, полковник. Давай, по порядку: кто, условия, сроки…

Визитер подумал: «Днями подобное слышал…» Перед глазами мелькнул возница, приподымающий кнут…

– Впрочем, вначале… – Остроухов вытащил на стол конверт. – Что это за лабуда? И кто это первое лицо, кому она предназначена?

– Лабуда… – ухмыльнулся полковник. – Неужели не ясно, что доклад подлинный, как и подпись Стэнсфилда Тернера[64] на нем. Убедился утром, прежде чем зайти, хотя и не сомневался. Да и слышали мы об аналитическом обзоре, еще год назад. Был вторичен, не интересовались поэтому… А первому лицу – это Генеральный.

– Т-ты… Ты в своем уме? И согласился?! – О грозном могиканине, одной должностью нагонявшего на полсвета страх, напоминали лишь безупречно заточенные карандаши в вазочке-пенале.

– А кто моего согласия спрашивал? Не мечись, Рем Иванович, объясню!

– В правила не вписывается! Мы и ЦРУ заклятые враги, размежеванные железным занавесом, но одно табу незыблемо: под верхушку подкоп не рыть и в кризисных ситуациях договариваться.

– Снова не дослушал. ЦРУ, в цельном восприятии структуры, к лабуде, как ты сказал, ни при чем. Операция эта – инициатива Корпорации, ее и только ее. Каменщики лишь воспользовались наработкой цэрэушников – либо умыкнули через свою агентуру, а скорее, получили от первых лиц, которых держат, как и нас с тобой, на коротком поводке.

Если помнишь, говорил: Иоганн – лишь пробный шар в наших сношениях с Корпорацией, и этот опыт получит развитие. Кстати, заметив тогда: «Их задача – переиначить мировой порядок», скорее гиперболизировал, сгущая краски. Выяснилось, не сгущал, это и есть их императив, суть которого: социализм советского типа – анахронизм, стопорящий развитие планеты. Следовательно, его эрозия, а в конечном итоге – демонтаж и есть генеральная задача тех, кто озабочен нынешней, явно несовершенной конфигурацией мира.

Полковник замолчал, уселся поудобнее, после чего продолжил:

– На Западе ни для кого не секрет, что тормоз возможным переменам в Союзе – дряхлеющее, ортодоксальное руководство, которое сконцентрировано на сохранении кресел, да и только. Нашему среднему административному слою властный паралич не просто малина, а настоящий Клондайк для обогащения. Оттого на самый верх непрерывным потоком течет елей, приукрашивающий, но чаще – откровенно искажающий положение дел. Попытки же отдельных доброхотов раскрыть руководству глаза на системный кризис режутся на корню…

Кривошапко вновь взял паузу. Пережевав нечто, заговорил еще резче: