Под солнцем и богом

– Фарт, Рем Иванович, слов нет! – в запальчивости заговорил полковник. – Но что это меняет? Боюсь, бросил он в пустыне груз, вес-то немаленький. Если нет, то почему бы ему не помахать ручкой, и не только церберам… Гонца ведь, фактически, нет! Пока идентифицируют останки, год-два – не меньше! А все эти «убил или не совсем», но по науке – сплошные гипотезы! Показания свидетелей – их еще нужно проверить! Были бы белые, куда ни шло. Как на ту темень полагаться?!

– Не понял ты, Андрей, ничего не понял… – оборвал Кривошапко генерал, но тихо, искренне сокрушаясь. – Окостенели мы здесь, капканы порока расставляя. Ищем в человеке слизь да гниль! А знаешь почему – так проще. Мол, был бы человек, а соблазн найдется. Верно, спору нет, ан не всегда. У каждой твари свой путь, пусть все мы на одной делянке сходимся!

– Ладно, Рем Иванович, убедил! – показушно согласился Кривошапко. – Но мне тебя не удалось, хоть и твоей вины не вижу. Должно быть, метеориты, под стать тунгусскому, не на одну тайгу валятся. И гораздо чаще, чем принято считать… Все же ответь: с каменщиками как? Воскреснет тупик, словно феникс, или нет, в нашем пасьянсе все по-прежнему…

– Не понял! – пророкотал Остроухов.

– Что тут неясного? Все проще простого… «Лимоны» можем и не брать, а всучить доклад придется. Не додумаемся как Генерального просветить, наши дни сочтены. Сдавать – не сдадут, зачем Корпорации подставляться? Поступят тоньше. Несколько громких разоблачений по части советских резидентур – нас уберут свои же. Или нечто сходное очень…

– Вот и думай, раз согласился, свободен! – рявкнул Остроухов, после чего раскрыл лежавшую напротив папку.

Кривошапко немного потоптался в надежде на разъяснения, но, не дождавшись оных, неохотно побрел к двери. С полпути Остроухов его окликнул:

– Ты недодал мне, не кажется?

Кривошапко застыл и в пугливом недоумении обернулся, но только в профиль.

– Сдай паспорт, Андрей. Если при тебе, то прямо сейчас. – Остроухов смотрел на венского эмиссара в упор с еле уловимой издевкой.

Глава 24

В Ебби-Бу царил настоящий переполох. В последний раз нечто подобное замечалось в шестидесятом, когда французы, покидая Чад, эвакуировали свой гарнизон. Но тогда, демонтируя колониальную инфраструктуру, белые уходили. Сегодня же, напротив, не весть откуда взявшиеся разноязыкие европейцы заполонили этот ветхий, страдающий от жуткой антисанитарии, на границе Ливией городок. Запрудили причем не числом (было их не более сотни), а мобильностью уклада: круглосуточно носились на джипах, гудели клаксонами, разгоняя беспечно снующих на проезжей части горожан, внезапно исчезали и объявлялись вновь.

Внешний вид пришельцев был также в диковинку, стягивая зевак. Во всем Ебби-Бу – не более трех десятков фотоаппаратов, у гостей же на шеях таковых бывало и по паре. Их плечевую разновидность кто-то из местных всезнаек поначалу окрестил оптическим ружьем, иными словами, фотоаппаратом для съемки на больших расстояниях. Но когда, в конце концов, выяснилось, что «ружье» – устройство для киносъемки, гости свои камеры попрятали, ибо спасу от назойливых мальчишек не было. В Ебби-Бу в кино ходили по большим праздникам и преимущественно люди состоятельные. Двухчасовое путешествие в сказочный мир для большинства граждан – неподъемная трата.

В единственной на весь город гостинице вывесили на входе табличку «Мест нет», впервые в ее истории. Между тем новые гости все прибывали и прибывали. Для размещения вновь прибывших переоборудовали несколько пустовавших в средней школе классов. Селили, как в казарме, по пять, а под конец – и десять человек в комнате.

На крохотном отделении связи то и дело вспыхивали конфликты. Его оккупировали те самые европейцы, нареченные веселеньким, но неясным по смыслу словом «журналист». Схватывались из-за каждой мелочи: протяженности телефонных переговоров, попыток влезть вне очереди и элементарного недопонимания. Английский, произвольно возникший как язык группового общения, был для большинства неродным.

Оператору узла связи понадобилось содействие на постоянной основе – некоторые названия городов, прежде ему не встречавшиеся (да и откуда – все Марсель, Тулуза, Париж[67]), адресуя заказ в Нджамену, не мог нормально выговорить. Писаки тут же сориентировались, упросив журналиста из «Пари Матэн»[68] заделаться связником-переводчиком. Не за красивые глаза, конечно: эфир, когда вздумается, и еще кой-какие поблажки.

Между тем немецкий звучал чаще, чем прочая речь, что неудивительно – журналистов из ФРГ в Ебби-Бу собралось более двух десятков.

Западногерманская колония, успевшая оккупировать гостиницу, держалась дружно. Но из этой группы явно выпадали четыре газетчика из «Зюддойче цайтунг». По их горделивой осанке прочитывалось: все вы здесь примазавшиеся, с подачи у «Зюддойче цайтунг». Кто, как не мы, выявили след выживших в авиакатастрофе рейса «Мюнхен-Йоханнесбург» – сенсация номер один стронувшегося года.