Под солнцем и богом

– Наш выбор невелик… – отстраненно начал полковник и, чуть подумав, выдал как на одном духу: – Вид казни нам не выбирать, не позволят. Куда не гляди, мы злостные взяткодатели. Не нас, так кого-то из банды разоблачат, рано или поздно. Не все ли тогда равно? Покуролесим хоть напоследок. Смотришь, повезет. Кому, как не дуракам, фортуна передом! Если не задом, то все вправится, ляжет. Одним махом – и зимние квартиры и приличествующий амбициям уровень. А главное – совестью не торговать.

Поверь, на Западе лучше безногому, чем нищему. Не любят там лузеров – и все тут! Сделай себя сам – на каждом светофоре мигает! Хоть красным, а хоть зеленым. Но по большей мере радугой, всеми цветами подряд!

– Дожились… – обдул тоской генерал, но вдруг оживился: – Есть в твоем трактате что-то, не отнять… Парень не промах, сразу видно. Правда, неясно на чьей поляне играет… Если на сугубо своей, то полбеды. Словом, флюорография нужна. В общем же и целом, безумная затея. Оголить бюджет, полагаясь на непроверенные выкладки? Да и не к нам он сватов засылал. Нашел, патриот в кавычках, почтовый ящик! Интересно, отбирал его кто? Ладно, ужинать будешь?

В тот вечер они не отужинали, с очередным «случилось» в коридоре генерала перехватил один из его помощников. Не встретились они и в три последующие дня, хотя Главный названивал, но по делам сугубо служебным.

Не дождавшись приглашения на тайную вечерю, казначей уничтожил рукопись, а досье Шабтая вернул кураторам. Произошло это в пятницу, до обеда. Событие, столь взбудоражившее Богданова, расслоилась на узкие тесемки в бумагорезке.

Убывая на выходные, начфин наводил порядок, убирая со стола в сейф все мало-мальски значимые документы, когда в дверном проеме вдруг возник Остроухов. Как и накануне, генерал явился без уведомления.

– Небось, заждался? Стенки еще не слиплись?

– Какие, Рем Иванович?

– Не догадываешься? Желудочные!

– А…

– Как это у мудрейших? Ужин отдай врагу… Но и переусердствовать, скорее, вред, нежели польза. А кадры нам ядреные нужны. Словом, вечерять, полковник!

Богданов часто мигал, точно застигнут врасплох. Без того не обошлось, но с панталыку его сбил игривый тон генерала. По обыкновению, Остроухов напоминал ему медную бляху, тяжелую и до блеска начищенную. И что интересно – без всяких знаков различия.

Ощущение меди в затылке исчезло, но блеск ее слепил.

Тишину кунцевской ночи нарушил шум протекторов, а чуть позже – скрип тормозов.

Остроухов вышел из кухни в гостиную, приблизился к окну. Убедившись, что авто остановилось у его ворот, а из него выходит Кривошапко, разблокировал на контрольном щитке охранную сигнализацию.

Кривошапко толкнул калитку и, раскрыв ворота, въехал. Скоро на веранде застучали его ботинки – Кривошапко отряхивал снег.

Богданов искал глазами свой портфель, чтобы вернуть в него «Economist», не забыть невзначай. Портфель он обнаружил прислоненным к вешалке у входа, нагнулся, расстегнул пряжки.

Распахнулась входная дверь. Богданов резко выпрямился, сталкиваясь с Кривошапко практически лицом к лицу.

Не ожидая здесь встретить казначея, Кривошапко сконфузился, хотя и был в курсе: Богданов входит в ближний круг Главного.

Офицеры неловко потерлись, прежде чем Кривошапко нашелся – протянул для рукопожатия руку.

Казначей и глава оперслужбы знали друг друга шапочно, встречаясь только на торжественных мероприятиях и в коридорах заведениях, как правило, мельком. Их служебные интересы пересекались не напрямую, стыкуясь через верхушку Управления.

– Что вы там, как бедные родственники? – скорее фыркнул себе под нос, нежели сделал выговор Остроухов.

Последние полчаса генерал сновал между кухней и гостиной – накрывал стол. На повторное предложение Богданова поучаствовать – отмахнулся: «Читай!»

– Товарищи офицеры, к столу!

Честная компания бесшумно расселась. Остроухов во главе стола, а полковники – друг против друга, по бокам.

От генерала не ускользнуло: Кривошапко не в своей тарелке, скован. Почему – догадаться Остроухову было несложно. Как правило, опер общался с ним без свидетелей, избегал даже Куницына, зная при этом: правая рука и друг шефа, скорее всего, осведомлен об их закулисной игре с Корпорацией и прочей неуставной деятельности, если не вторая скрипка оркестра.

Впрочем, ничего удивительного. Из-за шпионских войн, ни на минуту не затихавших, коллегиальность в советской разведке усматривалась по большей мере недругом, нежели подспорьем. Творили там, в основном, связками, рабочая группа – три-четыре человека. Любая операция Управления – вовлечение, как минимум, нескольких звеньев, управляемых Главным преимущественно через третьих лиц. Порой дирижер обрывал исполнителя на полпути к финалу, передавая партитуру новому, ранее не задействованному образованию.

Нередко Главный действовал через голову завотдела, подряжая сотрудника напрямую. Мотив – далеко не всегда сверхсекретность. Без надсмотрщиков офицеру проще выдать свой максимум. Не кто-нибудь – Сам облачил доверием! Ежели обобщить, то любая мало-мальски серьезная операция советской разведки замыкалась на Главном.