Под солнцем и богом

– Дима! – Остроухов отложил вилку – Почему не пьешь? Ждешь тоста? Неужто забыл: в разведке здравницы – редкость, боимся лишнего сболтнуть. Впрочем, ты в своей стихии – мозги свои кудрявые бережешь. Что тебе сказать: похвально! Нам от них, нельзя не признать, польза, хоть и не всегда…

Тебе, Андрей, вот, что скажу: перестань коситься. Мы не в том раскладе, чтобы оглядываться: вдруг перевертыш? Прежде чем доложишь, поясню Богданову, зачем мы здесь.

– Не утруждай себя, Рем Иванович! – откликнулся казначей. – За периодикой слежу.

– То-то на звонки не отвечаешь и, докладывали, кабинет в библиотеку превратил. Кстати, формулу учреждения без представительских поборов вывел? Можно не универсальную, хотя бы для нашей страны. Сколько бы ей не осталось…

– Я, коллеги, бухгалтер, – заговорил казначей, окинув форум взором. – Оперирую лишь активами. Заголовками желтой прессы баланс не сведешь. Да и, признаться, не очень-то в них вчитывался, думал – утка. Допетрил, что серьезно все, только сейчас.

– Снова вокруг да около! – вспылил, отпихивая салфетку, Остроухов. – Напоминаю на этот раз обоим: эзоповы околичности в сторону! – Генерал приподнял бутылку коньяка, но ни себе, ни Кривошапко не подлил, вернул на стол. – В общем так, Дима: есть все основания полагать, что курьер выжил. И вот что еще: в нашей троице место Куницына занял Кривошапко, прошу любить и жаловать. Далее ремарка… – понизил голос генерал. – Обращаюсь к тебе, как к приятелю, а хоть как к подчиненному: НИИ немедленно прикрыть и, засучив рукава, взяться за дело. А теперь, докладывай, Андрей!

– Боюсь, уступлю тебе очередь, Рем Иванович… Информации много, но без увязки с архивом операции «Курьер» удельный все ее ничтожен. Надеюсь, к Куницыну съездил? Как я и предсказывал: Эрвин крутит педали на юг…

– Ты в своем уме? Хочешь сказать, в Ялту на реабилитацию? Или в Ниццу… – Остроухов запнулся. Но ни его лицо, казавшееся непроницаемым, ни руки, непринужденно лежавшие на столе, волнения не передавали. Генерал нечто прикидывал, сохраняя олимпийское спокойствие.

– Все-таки, узнал хоть что-нибудь, Рем Иванович? – настаивал Кривошапко.

– Не солоно хлебавши, по нулям. Обстановка хуже некуда!

– Жив хоть? – чуть придвинулся Кривошапко.

– Живее не бывает, но толку… Вследствие шока Алексей практически потерял дар речи, вам это известно. Поначалу его лечили, пытаясь вытащить из коварной щели. Но в преддверии ведомственного расследования мозги вновь припудрили, на этот раз – наркотическим «тальком». Уловив нелогичность в действиях курьера – твоя, Андрей, заслуга – дал команду привести Куницына в чувство. Но за полтора дня результат, как понимаете, никакой. И, что меня во врачах бесит, ничего не обещают! Но меня узнал, толку, правда… «Сашу спаси», – выцеживал только порой, заикаясь. «Какого Сашу?» – допытываюсь. «У нас сидит…» – еле озвучил. И все. – После паузы Остроухов продолжил: – От шока сознание Алексея захлопнулось. Общаешься с ним, будто через замочную скважину. По причине глухоты собеседника, в основном, жестами. Итог – соответствует…

Вернувшись из больницы, я стал названивать: сидит ли в нашей предвариловке задержанный по имени Саша? Ответили: нет и за последний месяц не было.

– Тогда… – перебил шефа Кривошапко, – шансы остановить курьера невелики. Если не сказать более – отсутствуют.

– Не понял! – подключился к беседе Богданов, заметно волнуясь. – Стопорить-то зачем? И что это за пункт назначения «Юг»? Он что, на бразильский карнавал намылился? Получается, прикарманить решил…

– Хм. – Кривошапко опустил глаза. – Если бы… Да и до карнавала месяц с лишним, если мне память не изменяет. Путь курьера – в Йоханнесбург.

– Куда-куда? – Богданов приподнялся, держа салфетку у рта. Рассеяно посмотрел на нее, бросил в тарелку. Вновь сел.

За считанные мгновения казначей преобразился, транслируя обретение смысла, еще недавно, казалось, навсегда утраченного и проскальзывавшего лишь решимостью накропать «Завещание».