Под солнцем и богом

Да, их обоих усиленно ищут, о чем успел с Кроссменом поделиться. Да, выяснилось, связник без паспорта. Родной затерялся при аварии, а «позаимствованный» в Чаде – отобрали в аэропорту Киншасы, единственном африканском городе, поддерживающим воздушную связь с Йоханнесбургом. Заметив, что клерк после сверки наружности с паспортом потянулся под стойку, Кроссмен драпанул, чудом уйдя от погони.

Вместе с тем вызов реаниматоров оставлял хоть какой-то шанс, перекидывал пусть гнилой, но все же мостик к передаче. К тому же дистрофичный Кроссмен почти неузнаваем. А хотя… с черным камуфляжем на теле, без ксивы – нет, задержали бы, наверняка. Куда ни кинься, всюду клин!»

Бенефициар, вдруг взбодрившись, выхватил из кармана ключ от номера. Но просунуть его в замочную скважину не получалось. Впопыхах нажал на ручку – дверь отворилась. Вспомнил тотчас, что, мечась в панике, не запер.

Кроссмен лежал в той же позе, что и сорок минут назад. Правая рука безвольно свисает, левая – на груди. Голова на подушке, повернута к окну – в противоположную от Бенефициара сторону. На хлопок двери – ноль внимания.

Бенефициар страшился мертвых, причем до такой степени, что не решался даже на почившего взглянуть. Ныне же он испытывал нечто, ничего общего с брезгливостью или страхом не имевшее. Своими стандартными пятью с половиной литрами крови он зашипел, Кроссмена презирая. За то, что борт, на котором тот летел, ни с того ни с сего грохнулся, за то, что своей якобы кончиной превратил его в опасного свидетеля, за то, что неясно как «выгреб» из Сахары и прорыл рогом весь континент, за то, что неистребимому инстинкту жизни предпочел бездумно им зазубренную инструкцию, и наконец за то, что, покидая сей мир, все-таки заюлил. Как результат, унес с собой передачу в могилу.

Пошипев, кровь забурлила. Бенефициар, бросившись к кровати, схватил Кроссмена за грудки и стал дико трясти, изрыгая проклятья. Тем криком, которым должен был разразиться еще у «кареты» живодера, очищающим, изгоняющим демонов и наконец дозревшим. И как это водится, на родном языке…

«Кто это? Что за речь?» – спрашивал он себя. А может, и не он, за него кто-то. Все же спрашивал… Не находя ответа, он продолжал дрейфовать на волнах забытья.

«Язык вроде мамин, хотя и не совсем… Слова же и одичание отца. Неужели я вернулся – в ту степь, в те времена? Хочу ли этого? Или, как родителей, не спросят? Теперь что, отец вновь будет трясти по утрам, багровея: «Бездельник, не добудиться! Трудодни не выработаем, сошлют дальше!» Все-таки, почему немецкий? Отец, кроме нескольких слов, мамин язык не знал. Да и «Десять саженей в землю!»[103] – от матери такого не слышал. Путаница… Язык будто мамин, но руки отца. Все же, не настолько тяжелые…

Кроссмен, открыв глаза, увидел знакомую багровость, но лицо не отцовское, другое. Встречались, вроде бы…

«Веки давят, слипаются… а может, ухожу? Типун тебе! Уходить… Дело-то не сделано! И не передал и не доложил, все на полпути. Отчитаешься, тогда и передохнешь – до следующей работы. Вопрос тут, правда: доверят ли? С этой-то на месяц припозднился. Вникнут ли, что без вины? Еще убедить надо… Все-таки, кто этот парень? Может, он и есть контакт? Точно, похож… Только почему красный, как свекла, и глаза наружу? Молят зачем, пресмыкаются? Какой у контакта интерес? Что везешь, порой не знаешь. Отдай, распишись – и всех делов… Здесь хоть сказали. Губы ишь как дрожат, словно в лихорадке. Все-таки это он, больше некому…»

– Лекарства принес? – прохрипел вопрос.

– Молодчина, слава богу! – заголосил Бенефициар. Пригладил грудь Кроссмена, распрямляя складки. – Что-что? Спросил о чем?

– Медикаменты…

– Какие?

– Мне нужны…

– Ах, да! И лекарства и бинты, все до единого! Скажешь только…

– Что «только»? – насторожился Кроссмен, все еще болтаясь в гамаке забытья.

– Говори: номер и код ячейки, а то, не дай бог, как прошлый раз… – Из носа Бенефициара показалась лукавая козявка.

– Ничего ты, я вижу, не понял. – Кроссмен оперся одной рукой о поперечину. Попытался приподняться, но тщетно. – Слушай меня внимательно, больше повторять не буду… В дискуссии вступать – против правил. Все же придется, придавило… Кто ты, я не знаю и знать не должен. Но, услышав твой акцент, понял: работодатель у нас один и тот же. По крайней мере в недалеком прошлом. Раз так, то имеется еще нечто, что, помимо инструкции, нас в этом эпизоде объединяет. Но тут вопрос выбора и предпочтений, во главе же угла – инструкция. Она же твердит: ко всем прочим оговоркам, передача состоится лишь при условии, если я смогу о ней лично отчитаться. Если нет, то ей не бывать. Ну а… за лекарства спасибо. Но зря думаешь, что захомутав тебя, стремлюсь выкарабкаться…

– Что же? – прытко спросил Бенефициар. Осмотревшись, открыл для себя: он сидит на соседней к Кроссмену кровати. И, как там оказался, не помнит.

– Собственно, ничего. Приказано: предписание выполнить любой ценой, но параграф за параграфом. Далее. Мне нужен паспорт. Без него вылететь, а значит, отчитаться не смогу…