Под солнцем и богом

Кроссмен подолгу отдыхал, уткнувшись то в сложенные на полу руки, то просто в пол, но неуклонно продвигался к цели. Бенефициар, подрядившись подносчиком боеприпасов, смотрел на него с полуоткрытым ртом. В какой-то момент он вовсе онемел: действуя обычной отверткой, Кроссмен воспроизвел печать теснения на новой, вклеенной фотографии.

Все же первый паспорт из двух, изъятых Бенефициаром, «солдат будущего» запорол: вытравливая цифру в дате рождения, ошибся с консистенцией раствора. Высохнув, обработанный участок поменял цвет – блеклое пятно бросалось в глаза.

– Не пойдет. – Спазм сдавил горло Кроссмена.

Он положил еще одну таблетку аспирина под язык и со взором, полным заиндевелой маеты, перевернулся на спину. Но, чуть переведя дух, молвил: «Давай следующий».

– Да отдохни ты! – взорвался Бенефициар.

– Ты же знаешь, – возразил коллега, – следующий рейс через неделю. А неделю… – Кроссмен оборвал фразу.

– Что, неделю? – всполошился Бенефициар. Казалось, его мясистый нос заострился.

– В общем, отсрочка вылета не в твоих интересах…

– А что в моих? – вскинул брови Бенефициар.

– Не втравливай меня в разговоры не по теме!

– Именно ты их и начал! – огрызнулся Бенефициар. – Никакие доклады – как физические, так и прочие – инструкция не оговаривала!

– Твоя меня не интересует, свою же – помню. Лучше набросай врачебную справку. Да, не забыть: нужна расписка о передаче суммы.

– Но ты еще не передал!

– Всему свое время, получишь…

– Тогда и напишу.

– Предлагаешь в аэропорту, у стойки регистрации? – поддел Бенефициара Кроссмен. – Напишешь здесь, а в аэропорту обменяемся – шифр на расписку.

– Стоп! – Бенефициар вскочил на колени. – Петь под твою дудку больше не намерен! За всю жизнь мозги мне еще так не керосинили! Никаких расписок и аэропортов! Ты же форменный энергетический вампир и шпагоглотатель, причем без всяких дурящих публику финтов! С рукояткой заглатываешь, а вылезшим острием норовишь пригвоздить зевак! Недаром про тебя газеты писали!

– Что-что? – Кроссмен стал переворачиваться набок.

– Будто не читал? Твои художества еще в Сахаре вычислили…

– Кто?

– Журналисты, похоже. По крайней мере не те, которые нас здесь пасут.

– Не знал… – в голосе Кроссмена мелькнула тревога, ничуть не вяжущаяся с его обликом – несгибаемого, неустрашимого животного, хоть и тяжко хворого.

– Так вот, расписка после подсчета суммы. На автовокзале, а не в аэропорту. Дальше – хоть в Сантьяго. Вариант «Б» ничем, кроме как получить, пересчитать и расписаться, меня не обязывал. Почему должен верить тебе на слово?!

Бенефициару хотелось еще многое выложить, излить издерганную эпопеей душу, но, глянув на Кроссмена, он оборвал пассаж.

Кроссмен его не слушал и, казалось, думает о чем-то отвлеченном, далеком от задачи, которую весь злосчастный месяц – назло всему живому, зацикленному на самосохранении, – столь фанатично, клинически необъяснимо наяривал осуществить. В его оживших, хоть и блестевших недугом глазах, перекатывались, одна волна смывая другую, вереницы событий. По накалу страстей – недавние, по тяжести век – сумрачные, а то и неудобоваримые. От проступивших клякс судьбы, порой сливавшихся в одну большую чернильницу, Бенефициант вначале струхнул, а потом и вовсе забился в чулан неизъяснимого ужаса. Он уже не помышлял ни о московской посылке, ни о тех благах и кардинальном повороте судьбы, которые та сулила, ни о долге опекать близких, ни даже о зазнобах, пусть на периферии сознания, всегда его дразнивших.

В какой-то момент спазм ужаса ослаб, и Бенефициар вместо того, чтобы куда-то деться, хотя бы уйти в самого себя, подальше от опостылевшей драмы, неожиданно пожалел Кроссмена. Но, не охнув по-женски на вылезший чирь, а как замшелый резонер.

Перед ним вдруг расстелилось, что Кроссмен никакой не герой, а круглый идиот, замудривший всю историю так, что в конце концов сам в ней запутался. Ведь нет ни одного мотива как в сущем, так и в потустороннем, который бы оправдывал его круто сваренную, но крайне назойливую жертву. В том, что он вылудил, испепелив самого себя, здравомыслящий не разглядит ни рационального, ни идейного, ни чего другого. Поскольку, по большому счету, Кроссмен – не кто иной, как подневольный мул, письмоноша, у которого, кроме сумки за спиной, в силу зависимости статуса, голая баранка. «Неужели котомки ради? Не понять…» – печалился Бенефициар.

– Знаешь…

– Что! – вскинулся Бенефициар, не ожидав столь быстрого возвращения Кроссмена.

– Я даже содержимого не считал…

– Почему?

– Не принято – и весь сказ.

– Что это меняет?

– Затронул потому, что вышел за рамки, взял из посылки кое-что…

– Постой, как это я из виду упустил?! За какие шиши ты из Чада через весь континент пилил? И сильно потратился? – понизил голос на последней фразе Бенефициар.

– One and a half but…[105]

– Ты в своем уме?! Зачем пер сюда? Спустить половину суммы! – завопил Бенефициар.

– One thousand and a half.