Да и чем она могла поделиться? Тем, что целую вечность не видела родителей, передавая им письма раз в квартал, как в тюрьме строгого режима, и получая ответы еще реже, скорее всего, написанные под диктовку? Похвалиться тем, что она – единственная из советских «ласточек», отстоявшая право спать лишь с теми, кто ей лично симпатичен, коль все прочие и так выбалтывают, сатанея от ее красоты? Посетовать, что больше трех месяцев в Лондоне, городе ее приписки и подданства, она не задерживается, поскольку теряющая рассудок подопытная рать время от времени устраивает за ней охоту? Оттого она переезжает из одной квартиры в другую, с острова на континент и обратно, параллельно осваивая новые задания Центра. Изумить хваткой патронов, как-то вынюхивающих о денежных презентах, которыми ее одаривают информанты поневоле, и заставляющих переводить их львиную долю в люксембургский оффшор? Прошибить слезу навязанным запретом заводить детей и с горечью поведать, что все ее просьбы отозвать на родину – как псу под хвост, и порой, затаившись у ограды детсада, она то трепещет, то горько плачет? Пощипать Барбарину душу тем, что за десятилетнюю карьеру она дважды до безумия влюблялась – в американского ученого-электронщика и французского генерала, главу ядерной программы страны, и от депрессии подолгу лечилась? И уж совсем сразить чахнущую за Берлинской стеной польку опытом ее «погружения» в богемные клубы, где, соблазнив приглянувшегося художника или музыканта, она с жадностью разряжается в снятой накануне гостинице, наутро исчезая? Чтобы испаряться вновь и вновь и стареть на новый, не сулящий женской радости день.
Тема Шабтая, а вернее, ее нужный разворот, воскресла почти случайно, без подсказок и наведения мостов. Арина знала, что их посиделки рано или поздно забредут и сюда. Пообвыкнув к ней малость, Барбара выболтает – случайно или осознанно – значения не имело.
– Двадцать семь уже…
– Тебе бы расстраиваться… – Не вздохни Арина тяжко, реплика послужила бы комплиментом.
– Через два месяца домой, выть да плакать…
– Что, ни с кем не познакомилась? – зацепила за живое Арина, сама того не ведая.
– Куда там: все вруны да женатики! И языков я не знаю…
– Подучить бы могла, если в Польше без продыху, – пожурила Арина на правах «старшенькой». – Кстати, а вруны, в каком смысле?
– У кобелей смысл видишь?
Учуяв нужный ей мотив, Арина дала себе команду собраться.
– Брат твой, к примеру…
– Обещал жениться? – Арина чуть придвинулась.
– Нужен он кому… Да и женат твой Шабтай! Когда спал, подсмотрела в портмоне фото дочери и жены.
– В чем тогда проблема?
– Надеялась, что свозит…
– Куда – на сафари?
– Может, и на сафари… – Барбара вновь стушевалась, на сей раз театральной паузой.
Чихнувшее веселой пенкою шампанское вселяло оптимизм.
– Ты ешь, дорогая, пьешь только. – Арина извлекла из бонбоньерки конфету.
– Сафари, хм… Кения или где оно там, зачем мне?
– И я так думаю…
– К соседям, в ЮАР…
– Вот ты о чем! – прорвало Арину. – Где тогда Шабтай, коль вы разминулись?
– Скажешь еще… Ноги сделал, а не разминулись!
– Где все-таки?
– Мне откуда знать?
– Ты же женщина… что-то да заметила… – Будто наводя порядок, Арина сдвинула в угол стола бутылку, опорожненную полькой почти до дна.
Барбара приподнялась и, найдя пробку, стала вкручивать ее в горлышко. Не справившись, покорно села, держа пробку в руке. На лице смущение, но из-за чего – конфуза с пробкой или намека Арины на утрату женского чутья – не проявилось.
Барбара сжала ладони коленями, глубоко ушла в себя.
Через минуту «младшенькая» хлопнула руками по столу. Резкое касание сымитировало то ли «Вот!», а может «Стоп!». Арина вздрогнула.
– Услышав о Кейптауне, Шабтай согласился не сразу, пришлось поднажать, – расшифровывала свой жест Барбара. – Когда отъехали за моими вещами, заметила: думает. Переправить через границу без паспорта – риск на самом деле огромный. Вот и сушит голову… Теперь, обмозговав все снова, понимаю: своих проблем у него хватало. По размышлении же здравом, нечто подсказывает, что сиганул он в ЮАР, если в Габороне о нем ни слуху ни духу. Сердцем чую, женским, – уточнила Барбара.
Вскоре разговор забренчал цимбалами сугубо женского, и Арине пустилась не на одну уловку, чтобы «сестрицу» выпровадить, пообещав навестить завтра, к вечеру.
Примадонне безумно хотелось спать. Двое суток ее болтало в ирреальном, каком-то через силу слепившемся мире: побудка среди ночи, лихорадочные сборы, бросок в аэропорт, снег, саванна, не опохмелившееся работяги в глинобитных мазанках и засидевшаяся в невестах «подружка». Но тема Шабтая, вразрез сонливости, где-то цепляла, лишала покоя.
Арина набрала службу портье и заказала на 10:30 такси в Йоханнесбург. Едва приняв душ, заснула как убитая.
Открыв глаза, Арина тут же зажмурилась – ее ослепил прожектор дня, чья ширма давно распахнулась настежь. Не звени так противно телефон, она не скоро бы соотнеслась с реальностью и восстановила цепочку вчерашних событий. Звонил администратор: разбудить и напомнить о заказе таксомотора.