Под свист пуль [litres]

— Наверное, ты прав, капитан, — ответил тот, вытирая пот со лба. — Спасибо вам огромнейшее! Если бы не вы… нашим бы конец пришел.

Они стояли на взгорке, поросшем высохшей высокой травой. От нее к «зеленке» уходило кочковатое поле, покрытое редким кустарником. Полковник закурил, протянул портсигар Владимиру: присоединяйся, мол. Тот отказался: бросил дымогарить уж полгода назад и возвращаться к этому не собирался. Ноги гудели от усталости, и он хотел было уже присесть отдохнуть. Но тут сзади послышался стон. Владимир быстро обернулся. Неподалеку в ложбинке лежал боевик с залитым кровью лицом. Все, очевидно, посчитали его убитым. А он, оказывается, был жив и очнулся. Владимира обжег ненавидящий темно-бешеный взгляд чеченца. Он не успел даже выхватить пистолета. «Чех», державший в руках автомат, вскинул его и, почти не целясь, дал длинную очередь. Острая колющая боль ударила Владимира сразу в грудь, живот и бедро. Он не сразу понял, что произошло. Только удивленно подумал: «Неужели в меня?»

Солнце стало ярким-ярким и увеличилось в размерах, словно надутый шарик. Небо тоже посветлело и неожиданно опрокинулось. Удара тела о землю Владимир уже не почувствовал. Только ложе почему-то оказалось слишком жестким. Он поежился, тяжело вздохнул. Хотел было повернуться на другой бок, но окружающее пространство неожиданно сузилось и померкло, померкло навсегда…

Генерал шумно встал, чтобы стряхнуть с себя груз трагических воспоминаний. Уж очень сильно терзали они сердце. Хотелось от них избавиться, хоть ненадолго забыть их, чтобы обрести душевное равновесие, которое так нужно ему в работе. Под началом у него десятки тысяч людей. И все они требуют заботы и внимания. А идет война, и нешуточная, и малейшая ошибка, неточность могут привести к неоправданным потерям. Поэтому допустить их нельзя. А для этого нужен светлый незамутненный ум, твердая воля и развитое чувство предвидения. И никаких отвлекающих факторов!

Но Ермаш знал, что похоронить свои тяжелые думы еще долго не удастся. Они будут непременно преследовать его, не давая спокойно спать, мешая думать о главном, что составляет смысл его жизни. Он уже раз испытал это после смерти жены. Тогда было особенно обидно. Ведь погибла она по-дурацки. Даже не в автокатастрофе с многочисленными жертвами, а в ерундовой аварии. Его водитель не справился с управлением: был гололед. И «Волгу» занесло на повороте. Она юзом выскочила на встречную полосу. А тут как раз ехал тяжеловесный КамАЗ, и увернуться от него не удалось. Он-то и врезался в заднюю правую дверцу. Машину только чуть помяло. Но жена ударилась головой о ручку переднего сиденья, проломила себе череп и через три часа скончалась на операционном столе…

Ермаш прошелся по кабинету, потирая руки. Была у него такая дурацкая привычка, когда он нервничал. И Сергей Яковлевич никак не мог от нее избавиться. Улагай следил за ним все тем же пристальным, горестно-выразительным взглядом. Он понимал, чем вызвана эта реакция. Напоминание о недавно погибшем сыне не могло не взволновать командующего.

Роман Трофимович тоже перенес в свое время глубокую душевную травму. На его глазах (а ему было всего десять лет) бандеровцы расстреляли отца, начальника районного отдела НКВД, а затем и мать, как его пособницу. Хотели и его прикончить, чтобы не оставлять расти проклятое чекистское семя. Спасло чудо. Как раз в этот момент на городок, захваченный «лесными братьями», наскочил отряд конной милиции. Бандитам стало не до расправы с каким-то мальчонкой — дай бог, унести ноги.

Давно это было. Почти полсотни лет пролетело. А все помнится, словно произошло несколько недель тому назад… Улагай тряхнул головой, отгоняя тяжкие воспоминания. И заговорил о другом, чтобы отвлечь и себя, и командующего от грустных мыслей.

— А от этого орешка мы так ничего и не добились, — сказал он неожиданно.

— Какого орешка? — недоуменно спросил Ермаш. Он не понял, что начальник контрразведки решил изменить тему их беседы. Мысли генерала были далеко.

— В Итум-Калинском отряде захватили гонца с солидной партией иностранной валюты. Много купюр оказалось фальшивыми. Уж мы и так бились, и эдак… Молчит, сволочь, точно язык проглотил.

— А ты, Роман Трофимыч, помнится, говорил, что твои ястребы умеют языки развязывать, — не без ехидства заметил Ермаш.

— И на старуху бывает проруха, — развел руками Улагай. Помолчав, все же решил отпарировать: — А приток контрабанды в Итум-Калинском районе не уменьшается, а наоборот, нарастает, дорогой генерал. А доблестные погранцы ворон ловят. Никак не могут найти дырку, где вода протекает. Ведь есть же она! Определенно есть.

— Дай срок. Найдем. — пообещал Ермаш. — Тайное всегда в конце концов становится явным. Сейчас мы на всех заставах пустим «слепые» рейды. Возможно, они кое-что и дадут.

— А что это такое? — удивился Улагай. — С чем его едят?

— Агейченкова придумка: пускать десантно-штурмовые группы в поиск только в условиях ограниченной видимости, ночью или в густой туман и по незнакомым маршрутам.