Под свист пуль [litres]

Конечно, с годами эта острота чувств, бывшая порой непереносимой, притупилась. Но он и сейчас помнил изгиб ее рук, груди, бедер. Закрыв глаза, мог представить ее в любом виде, прекрасную и обворожительную. Образ, разумеется, не имел уже прежних красок, был скорее эфемерным. Возможно, время стерло бы его из памяти совсем — человек способен забыть все, и в этом часто бывает его спасение. Но когда он увидел Тамару в отряде, все внутри всколыхнулось вновь. Это он почувствовал сразу. А еще — ощутил робость. Было как-то неловко подойти к ней, попросить, ну, пусть не о свидании, а о серьезном разговоре. Он хотел этого, хотел страстно, а перешагнуть через себя не мог. Прошло несколько недель, а они виделись только урывками, обменивались дежурными улыбками, на ходу здоровались — и все. А как нужно было остаться наедине и спокойно обсудить все, что между ними случилось. Он бы, ей-богу, попросил прощения за все свои прошлые и будущие грехи! От самого себя ведь не утаишь: Тамара так и осталась для него самой родной женщиной на свете.

Ухаживаний Даймагулова за Тамарой просто нельзя было не заметить. Достаточно было видеть, как тот смотрит на нее влюбленными глазами, как собирает в горах цветы, чтобы преподнести ей, чего прежде никогда не делал; да просто волнуется при ее появлении. Все это раздражало Агейченкова. Конечно, он понимал, что чувствам нельзя приказать, человек не виноват, что влюбился. Тем более он холостяк, мужик свободный и волен выбирать любой объект для внимания. Но все равно Агейченкову, хотел он этого или нет, было это крайне неприятно. И тут он ничего с собой поделать не мог. Прежняя симпатия к Даймагулову, которого Агейченков очень ценил, рассеялась, как дым, и теперь он смотрел на него, ну, не как на врага, — это было бы слишком, а как на соперника. Понимал, что не прав, мучился от этого, однако изменить что-либо был уже не в состоянии…

Так и поужинали командир со своим замом по вооружению, не проронив ни слова. Вышли из «едальной палатки» и так же молча пересекли плац. На прощание каждый кивнул головой: пока, мол, до завтра! — и разошлись. Агейченков отправился в командирскую палатку, а Даймагулов — в свой блиндаж.

Глава 12

На горы медленно, но верно наступала осень. Заметно пожелтела и малость скукожилась «зеленка», словно ее немного поджарили. Под ногами захрустели опадающие с деревьев желто-коричневые листья. Набухли и осторожно поползли вниз белоснежные шапки далеких гор. Все чаще начал гонять, как в аэродинамической трубе, ветродуй по Аргунскому ущелью. Но еще хуже был мелкий, словно просеянный сквозь сито, холодно-мглистый дождь, сыпавшийся с неба и крутящийся бешеными потоками воздуха над землей. Хорошей летной погоды можно было ждать теперь в Тусхорое лишь иногда. Борты приходили в отряд все реже и реже: везли недостающие продукты, технику, пополнение — необходимое пограничникам для долгой и лютой зимы, когда воздушное сообщение порой прерывается неделями.

В один из редких теперь уже погожих деньков большая грузовая вертушка доставила в отряд вместе с тушенкой и боеприпасами едва ли не последнюю большую партию отпускников. Некоторые возвращались немного пораньше, зная, что на службу будет скоро не так просто и быстро попасть.

Неподалеку от вертолетной площадки было ровное местечко. Здесь Вощагин в тот день готовил свое войско (так он окрестил тщательно подобранную лично им группу разведчиков) к очередному слепому рейду. Они стали проводиться значительно чаще и давали в общем-то положительный результат. Немало мелких банд было уничтожено или рассеяно этой десантно-штурмовой подвижной группой, специально подготовленной Вощагиным. Аналогичные поиски ДШМК практиковались уже и в других отрядах. Так что с легкой руки полковника Агейченкова дело пошло, и неплохо.

Еще раз проверив экипировку группы, начальник разведки заставил солдат попрыгать. Ничто ни у кого не гремело и не звенело. Вощагин остался доволен. Добился он своего. Бесшумность передвижения — первое условие поиска. А вот содержание «сидоров», как называют свои вещмешки солдаты, ему не понравилось. В них продовольствия было больше, чем боеприпасов. Конечно, жрать надо каждый день, объяснял он бойцам, и сколько они пробудут в горах, одному богу известно. Но тушенкой и макаронами не будешь отстреливаться от врага. Кто знает, какой бой, да и сколько их придется выдержать пограничникам на их длинном пути.

Борис Сергеевич так и сказал солдатам:

— Пояски еще можно затянуть в случае нужды, а вот атаку хорошо вооруженных бандитов не отобьешь. Так что запасенное продовольствие придется ополовинить, а освободившееся в рюкзаках место отдать взрывчатке.