Под свист пуль [litres]

— Так я же казачка, — засмеялась она, озорно тряхнув кудрями, рассыпавшимися у нее по плечам широким ярко-рыжим веером. — Мой дед еще в германскую воевал. Отец всю Отечественную прошел. Брат в Афгане был. Что же я от них отставать буду?

Она чем-то напоминала Вощагину Верку-перчика. Той тоже был сват не брат. И ехать она сюда не хотела вовсе не из-за опасности. Просто привыкла к городской жизни. «У вас даже до ветру нельзя по-человечески сходить, — смеялась она, явно поддразнивая его. — А я люблю комфорт. Вот сделай мне его — тогда пожалуйста!»

Разведчик покосился на Рундукова. С виду увалень, а какую красавицу отхватил. Молодец комиссар!

— У Леночки отличная профессия, — сказал Рундуков. — Повара везде нужны. Я уже заму по тылу удочки закидывал. Возьми, сказал, вакансия всегда найдется. Так что быть моей супружнице тоже пограничницей.

— А жить где будете? — поинтересовался Вощагин.

— Пока у меня в палатке перекантуемся. А там видно будет, — беспечно махнул рукой комиссар.

— Э-э… Так дело не пойдет, — воспротивился Вощагин. — Под твоей парусиной только мышей морозить.

— У меня же классная железная печурка посреди стоит, — хмыкнул Рундуков. — Ее растопишь — такой жар идет!

— Ну, ты даешь, Яков Леонидович. От твоей буржуйки толку, как от козла молока. Пока горит — тепло, а нет — через час вместо холодильника можно использовать.

— Как-нибудь приспособимся. Верно, Леночка? — повернулся он к жене.

— Нам к трудностям не привыкать, — поддакнула она мужу. — У нас в ремесленном батареи тоже еле теплились. Зимой в пальто сидели.

— Чего хорошего? — возмутился Вощагин. — Гнать надо было вашего директора за такие дела!

Он окинул одобрительным взглядом понравившуюся ему пару и безапелляционно заявил:

— Вот что, други мои, как говорит наш командир, поселяйтесь-ка вы в моем блиндаже. Он у меня теплый. Уютный, и в нем есть все, что надо.

— А как же ты? — оторопело проговорил Рундуков.

— А я с солдатиками поживу. У них дневальный всю ночь огонек в печурке поддерживает — Ташкент!

— Нет, так дело не пойдет! — буйно запротестовал «комиссар». — Спасибо, конечно, дорогой! Но мы уж сами…

— Перестань! — перебил его Вощагин и, притянув за грудки к себе, зашептал в ухо: — Ты что же это, замповос, хочешь, чтобы хрупкая женщина оправляться на хлипкие доски над ямой с нечистотами бегала? Там же ветер насквозь продувает. Простудиться — раз плюнуть. А у меня, как ты знаешь…

Ему действительно надоело по ночам носиться в общественную уборную над обрывом, и он решил оборудовать свою персональную. Прямо от блиндажа отвел траншейку, выкопал яму, сделал над ней пол с дыркой. А над ней поставил сиденье, приспособив для этого сломанный стул. Сверху, естественно, сделал перекрытие. Подвел электричество, а на случай его отключения даже повесил «летучую мышь» и спички рядом положил.

Честно говоря, оборудуя отхожее место, Вощагин думал о Верке-перчике. Но даже самому себе в этом не признавался.

— Убедил? — спросил он у Рундукова.

Тот посмотрел на него хмурым взглядом, в котором, однако, проскальзывала и благодарность. И поскольку «комиссар» ошеломленно молчал, разведчик воскликнул:

— Ну вот и договорились! Сворачиваем к моему шалашу. И давайте больше не обсуждать сей деликатной проблемы…

Он схватил поставленный на землю чемодан. Взял его поудобнее и быстро зашагал к своему блиндажу. Рундукову с женой ничего не оставалось делать, как молча последовать за ним. Оба сразу поняли, что решение начальника разведки окончательное и обжалованию не подлежит.

— Вот тут и размещайтесь, — сказал Вощагин, когда они по аккуратно вырезанным прямо в земле и лишь слегка укрепленным досками огромным ступеням спустились в блиндаж. — Свое барахлишко я чуть позже заберу.

На грубо сколоченном из плохо отструганных досок негромко пискнул полевой телефон. Разведчик снял трубку. Кому-то он, значит, понадобился. Это хорошо, что хоть кто-то в тебе нуждается.

— Слушаю вас, — сказал он мягко.

— Нет, это я тебя хотел послушать! — рявкнула трубка. По хрипловатому голосу с придыханием Вощагин узнал голос начальника штаба. Звонок начальства, да еще с такими гневными интонациями не предвещал ничего хорошего. — Третий раз звоню, а тебя все нет и нет! — сердито продолжал Ерков. — Где тебя носит?

— Встречал пополнение и груз, товарищ полковник, — ответил разведчик осторожно, но не без легкой иронии. Обычно начштаба разговаривал с ним довольно деликатно и обращался не иначе, как по отчеству. Ни грубости, ни повышенных слов оба никогда не допускали. Значит, случилось что-то, выбившее деликатного Еркова из колеи. — Надо ж было посмотреть, что на сей раз прислали, — добавил он после паузы, как бы оправдываясь. Снабженцы из управления иногда отправляли им такие приборы и снаряжение, что их нужно было сразу чинить. Даже тут сказывалась нехватка средств, отпускаемых погранвойскам.

— Да ты не обижайся, Борис Сергеевич, — почувствовав колючесть его ответа, примирительно сказал начштаба. — Ты мне действительно очень нужен.