Меня постоянно тычут носом в мои недостатки, а я слушаю, широко раскрыв глаза, и с нарастающей обидой верю обвинениям. Не надели меня природа сверхъестественной устойчивостью, я превратился бы в святого Себастьяна, в мученика, осыпаемого градом стрел, стрел критики. Но странное дело: я не меняюсь, стою точно скала, как стоял сейчас перед Кантебиле, который, вцепившись в рукав моего клетчатого пальто, так и пышет страстью к козням и брани. Но мне безразлично, как обо мне говорят; важно, что говорят. Не имеет значения, если событие свидетельствует не в мою пользу – важно только то, какую пользу я при этом извлекаю. Сегодняшняя встреча с Кантебиле, по-видимому, говорила о том, что я по природе склонен к идеям микро– и макроскопического порядка и убежден: все, что происходит в человеке, отзывается в мире, и наоборот. Это убеждение согревает душу и переносит тебя в апельсиновые рощи, где пребывает и благодарно общается со своим Создателем девственное «я». Возможно, это единственный доступный мне способ быть самим собой.
Так или иначе, сейчас мы стояли на скользком тротуаре у Художественного института. Над нами рождественская иллюминация, белые стены «Народного газа» и других компаний, рядом – Мичиганский бульвар.
– Пусть буду кем угодно, Кантебиле, но мы с моим другом никуда не поедем.
Я шагнул к «буревестнику», чтобы остановить Текстера. Запахнув плащ, он уже опустился на сиденье. Вид у него был довольный. Я нагнулся: «Выходи, мы пойдем пешком». Но Кантебиле сзади втолкнул меня в кабину, откинул спинку переднего сиденья, чтобы я не выбрался, и со стуком захлопнул дверцу.
– Трогай, Полли! – крикнул он.
– Вы отдаете себе отчет в том, что делаете? – спросил я.
– Легавые уже рядом. Разговаривать некогда.
– Но это же похищение. – Едва я произнес слово «похищение», сердце у меня застучало от детского страха.
Текстер давился от смеха, глаза его сияли.
– Хе-хе, не паникуй, Чарли! Это даже забавно. Расслабься!
Текстер был счастлив. Он попал в настоящее чикагское приключение. Город поддерживал свою репутацию столицы преступности. Подумав об этом, я поостыл. Я сам стараюсь доставить моему другу удовольствие. Недаром, узнав от судебного пристава, что он в городе, я «заглянул и купил» осетрины, булочек и джем. Бумажный пакет с продуктами был у меня в руках.
Автомобили шли густым косяком, но Полли вела машину мастерски, не притрагиваясь к тормозу, плавно, без толчков. Одно движение руки, и белый «буревестник» бесстрашно вылетел на встречную полосу, потом сделал вираж вправо.
Неугомонный Кантебиле обернулся к нам и говорит мне:
– Глянь, что я раздобыл. Первый выпуск завтрашней газеты. Купил у одного парня из типографии. Кучу денег выложил. В колонке Майка Шнейдермана о нас с тобой говорится. Слушай, что он пишет. – Кантебиле начал читать: – «Чарли Ситрин, наш чикагский сочинитель, кавалер ордена Почетного легиона, автор бродвейского шлягера «Фон Тренк», отдал в клубе «Плейбой» карточный долг субъекту из подпольного бизнеса. Прежде чем играть, прослушай в университете покерный курс, Чарлз». Как тебе это нравится, Чарли? Жалко, что Майк ничего не знал о «мерседесе», как мы лазили на небоскреб и вообще. Ну, что скажешь?
– Скажу, что говорить о спектакле «шлягер» – неуместно.
В Чикаго можно сносно жить, если не читаешь газет.
Мы свернули на запад, на Мэдисон-стрит, проехали под черными фермами надземки и двинулись дальше, к Стейт-стрит. Над нашими головами проносились Санта-Клаусы и ветвисторогие олени.
– Гони, гони, Полли, – торопил Кантебиле. Полли отлично справлялась с управлением, и это было единственным утешением в нашей сумасшедшей поездке посреди предпраздничной неразберихи.
– Что там случилось с твоим «мерседесом»? – спросил Текстер. – И зачем вы на небоскреб лазили, мистер Кантебиле? Субъект из подпольного бизнеса – это о вас сказано?
– Кто в курсе, те знают, остальные перебьются. Чарли, сколько с тебя сдерут за ремонт твоего красавца? Небось четыре сотни за день? Забери у них свою машину. Я покажу тебе хорошую и дешевую мастерскую.
– Премного благодарен.
– А ты не иронизируй. Я в самом деле хочу маленько возместить тебе расходы.