История охоты со специально обученными большими кошками восходит к древним египтянам, которые держали прирученных гепардов в качестве домашних животных. Персы узнали о пользе гепардов в охоте, и эта традиция дошла до Индии, где в конечном итоге привлекла внимание британцев. И Чингисхан, и Карл Великий продолжали охотиться на гепардов; Акбар Великий, падишах империи Великих Моголов с 1556 по 1605 год, владел зверинцем, в котором, как утверждается, проживало около тысячи гепардов. Существуют свидетельства, что крестоносцы на Святой Земле развили вкус к этому спорту; а Георгию III охотничьего гепарда подарил губернатор Мадраса – эта сделка была увековечена Джорджем Стаббсом в его картине «Гепард и олень с двумя индийцами» (ок. 1765). В исторических документах различие между леопардами и гепардами часто стирается; действительно, оба вида можно было приручить и обучить для охоты. Император Леопольд I был большим поклонником охоты с леопардами; он регулярно брал на выезды двух животных, которых ему подарил султан. В 1704 году они, вместе со всеми остальными животными в императорском зверинце в пригороде Вены, были зарезаны повстанцами под предводительством графа Шандора Карольи.
Техники приручения и дрессировки животных для охоты очень мало отличались от тех, которые использовались древними египтянами (и о которых мы уже рассказывали в главе «Гонки гепардов с борзыми»). Животным накрывали голову кожаным капюшоном, который снимали только тогда, когда дрессировщик давал куски мяса. Таким образом он быстро завоевывал доверие кошек и мог рассчитывать, что, если их отпустить, они вернутся. На них были надеты ошейники, у каждого была своя повозка и пара сопровождающих. Хотя эти животные были феноменальными охотниками, они теряли интерес к своей добыче, если не добивались немедленного успеха. По этой причине их держали в клетке с надетым капюшоном до тех пор, пока не замечали добычу, а затем подвозили как можно ближе и выпускали.
Автор «Книги молодого джентльмена» (The Young Gentleman’s Book, 1832) писал:
Очень интересно наблюдать, как пустой и блуждающий взгляд гепарда замечает добычу и приковывается к ней. В напряжении его мускулов, когда он натягивает веревку прежде, чем его освободят, читается устремленность к одной цели… Их тренируют для того, чтобы они нападали на самцов – за это им дают на съедение бедро, в то время как, если они поймают самку, им скармливают лишь ее печень. Только ощутив свою награду во рту, зверь отпускает оленя.
Тысячелетиями выдр нещадно били, и виной тому их репутация рыбоубийц. Этих «жестоких тиранов», «полуночных грабителей» и «проныр с гусиными лапами» – как только их не называли! – неустанно истребляли. «Как лиса, хорек, дикая кошка или барсук разорят кроличий садок, – писал Джордж Турбевилль в «Благородном искусстве охоты» (The Noble Art of Venerie, 1575), – так и выдра уничтожит всю рыбу в ваших прудах, однажды в них пробравшись».
Экстравагантная привычка выдр убивать больше, чем они могут съесть, бесспорно, способствовала установлению такой репутации. Убивать выдр для еды было бессмысленно. Так, в середине XVIII века валлийский натуралист Томас Пеннант посетил картезианский монастырь во французском Дижоне; монахи, которым запрещено было есть мясо, определили выдру по разряду рыб и ежедневно готовили свежепойманных зверей на ужин. Пеннант видел, как готовится это мясо, и описывал его как «слишком вонючее, обладающее рыбным привкусом». Томас Фейрфакс называл его «жестким и зловонным… а следовательно, непригодным в пищу», хотя позднее отмечал, что «среди британцев есть те, кто находят много удовольствия в пироге с выдрой».