То был славный магазинчик: витраж в передних окнах верен всей эдвардианской архитектуре здания, черно-белые фотоплакаты великих артистов джаза, соула и рока. В рамках над ларями с подержанным винилом – культовые конверты альбомов: “Сучье варево”, “Шикарная жизнь”, “Липкие пальчики”, “Аббатская дорога”, “Рожден бежать”[38]. Желтый фрукт прошелся мимо стоек, листнул альбом там и тут, выискивая это красивое красное сияние, которое так любили дамы.
Магазин был устроен в виде гантели; он прошелся по всей передней его части, приостановился у стойки, прежде чем уйти в глубину. Парню за прилавком было лет тридцать – в слишком тесной хлопчатой клетчатой рубашке с коротким рукавом, нижние пуговицы расстегнуты, сама рубашка не заправлена в слишком тесные и чересчур короткие парадные штаники из золотистого полиэстера, волосы у парня – в форме спутанного гриба, борода – скорее функция не-бритья, нежели сознательного отращивания…
– Могу помочь? – спросил Шеебрадый, отчасти негодуя на то, что желтый фрукт вторгся в его личное пространство.
– Вас как зовут?
– Ивэн, – ответил Ивэн.
– Ивэн, это – всё? – Желтый помешал в воздухе длинным пальцем, очерчивая весь магазин. – Весь ваш товар?
– Кое-что есть в задней комнате – главным образом дубликаты, кое-что из наследственного, мне это нужно еще распаковать и оформить. Ничего интересного.
– У-гу, – произнес Желтый, отметив взглядом запертую стеклянную горку за прилавком, которая была подозрительно полупуста. – А вон туточки у вас что?
Ивэн пренебрежительно глянул себе за спину, пожал плечами.
– Какие-то редкие прессы, первые издания. Обычно вот эти три полки справа – то, что хозяин зовет своей “особой коллекцией”, дрянь всякая, жанровая мешанина, 78-е, сорокапятки, типа компакт “Флитвуд-Мэка”[40], или вот мятый восковой цилиндр Эдисона, ничего не стоят – такое никому обычно не надо, их даже запирать ни к чему.
– Но он запирает? На ключ – и постоянно за ними приглядывает, как будто все они из чистого золота, – верно?
– Ну, – произнес Ивэн, попросту устав от всего этого. – Я не понимаю, если только он их не держит тут иронически, потому что не
– И куда же,
Жом плечьми.
– Да какая разница?
Рука желтого выметнулась и схватила Ивэна за горло, как гадюка, зажав ему трахею между большим пальцем и прочими, стиснув ее. Ивэн издал звук “кот отхаркивает волосяной шар”, но шевельнуться не смог.
– Сынок, я те скажу щас такое, чего те никто на свете больше не скажет: у тя души нет. И про будущее те я тож скажу: душу ты се никогда не оттыришь, если всегда буешь в людях говнишко не ценить.
Глаза у Ивэна принялись закатываться, и желтый мужик затряс его, как тряпку, покуда тот не вернулся на место.
– Сам ты никакущий, Ивэн, и какущим нипочем те не стать, ежли страсть ни к чему не явишь. Те туточки надо
– Стойте! – выдохнул тот.
– Чего стоять? Ничего туточки нету. Я тебя придавлю
– Кое-что я люблю! Я кое-что правда люблю.
– Да ну?
– Моего котика – Циско.
– Циско? В честь бандита?
– В честь компании сетевого оборудования[42].
– Ага, вот уж верняк я эбанамата этого придавлю! – поведал желтый потолку, всего в одном “аминь” от проповеди.
– О нем некому будет позаботиться. Соседи у меня в доме отвезут его в приют, а там его усыпят.
Желтый ослабил хватку.
– Ивэн, ты только что сказал туточки что-то такое, что было не про тебя?
Ивэн, как мог, кивнул.
– Где срань, которая была в этой витрине?
– У Свежа где-то. Утром, когда я пришел на работу, ее уже не было.
– Так те скажу, Ивэн, – я те кой-чего подарю. Дар страсти. У тя страсть теперича найти ту срань, что была в этой витрине.
Желтый отпустил его. Ивэн рухнул на стеклянную горку, переводя дух. Мужик в желтом сунул руку себе в жилет, извлек визитку и швырнул на стойку.
– Объявится срань – звякнешь по этому номеру.
Ивэн кивнул.
– И больше ничего ты про эту встречу не знаешь, Ивэн. У тебя страсть найти эту срань и позвонить по этому номеру. Ты никого не видал, никого не слыхал, даже не знаешь, откуда у тебя эта карточка.
Ивэн кивнул.