Подержанные души

– А тебе больно, когда ты думаешь о своей – мертвой маме? – Серьезный вопрос от маленького ребенка с – оре-олом из джелято со вкусом пузырчатой жвачки вокруг рта.

– Может, немножко, но это хорошее больно. Я жалею, что не обращал больше внимания на нее, когда был маленький.

– Ага. Я тоже, – сказала Софи, которая свою маму знала только по фотографиям и рассказам. Она вздохнула и лизнула джелято, нарисовав себе на кончике носа розовую точку. – Мы же еврейской бабуле не сможем рассказать о том, что ты вернулся, а?

– Нет, наверное, – не сможем.

– Она плоцнет, да?

– Я не знаю, что это означает, лапушка.

– Ты себе еврейское тело не мог найти?

– Стало быть, ты много общалась с еврейской бабулей?

– Похоже на то.

– Ох, и не говори, милая.

Она из солидарности похлопала его по руке.

– А дальше, папуля, нам нужно найти гав.

17. Приди упокой мое тело

Следующие два дня Чарли пытался привыкнуть к мысли о том, что свою жизнь живет как некто другой. Ходил по округе, выполнял мелкие поручения и приспосабливался к тому, что он снова не взаперти, а среди людей, уличного движения и на солнышке. Наведался в суд и подал заявление о смене имени “Майк Салливэн” на “Чарлз Майк Салливэн”, чтобы возникло простое объяснение, почему все у него в жизни теперь вдруг зовут его Чарли. Выслушивал сочувствие своему несчастному случаю от людей из Майкова банка и хорошенько постарался, чтобы каждый встречный знал: Майк теперь страдает от потери памяти в мягкой форме, – и попросил у них понимания, если вдруг покажется, что он как-то пунктирно помнит основные события своей жизни. К счастью, большинство этих самых встречных, похоже, считали Майка Салливэна парнем вполне приличным, хотя, судя по всему, никто не знал его слишком уж хорошо, а потому Чарли в этом сильно повезло.

– Эта фигня с амнезией – здорово, – сказал он Одри, пока та сидела за швейной машинкой, изготовляя очередной из десятков новых костюмов для Беличьего Народца. – Просто говоришь: “Извините, я не помню вашего имени, я упал с моста Золотые Ворота и ударился головой, поэтому у меня теперь трудности с памятью”. Все так мило к этому относятся.

– Вероятно, завидуют, что им не достался такой предлог, – ответила Одри. – Бред какой-то! – Она отцепила иголку от ткани и оборвала нитку. – Я не могу сшить всему Беличьему Народцу разукрашенные костюмы. Этот список, что мне дал Боб, выполнить невозможно. Их исходные наряды я шила из лоскутов, которые собирала много месяцев. Это будет полноценной работой, если даже я только собирать материал начну, что уж там говорить о пошиве каждому чего-то неповторимого.

– Может, я помогу? – предложил Чарли.

– Мило с твоей стороны, но тебе и без того дел хватает. Я просто куплю парочку рулонов хлопка разных цветов и сошью им стандартные наряды со штанами на шнурке, как в больнице. Пусть сами затягивают себе по размеру.

– Хорошо придумала, – сказал Чарли. – А Вихлявого Чарли можно взять манекеном.

Чарли уже привык к тому, что Вихлявый Чарли таскается за ним повсюду по большому дому, в котором размещался буддистский центр, – и маленькое чудище при этом копирует все его движения. Когда Чарли ходил в туалет, Вэ-Че шел следом и мочился в пластмассовую салатницу, которой и Чарли пользовался, когда сам был маленьким чудищем. Когда Чарли садился тренировать подпись Майка Салливэна, Вэ-Че садился на перевернутую банку из-под ореховой смеси перед стопкой книг вместо маленького письменного стола и тоже упражнялся в каллиграфии: преимущественно рвал писчую бумагу и облизывал ручку, после чего оставлял на бумаге чернильные отпечатки языка. Некоторые произведения из тех, что поинтереснее, Чарли потом вешал на холодильник.

Вихлявый Чарли обучался навыкам, но, похоже, словарный запас у него не расширялся – он лишь подбирал слово-другое там и сям и встраивал в некоторый синтаксис на основе фразы “дай зыр”. Кроме того, воодушевленный счастливый шум он чередовал с разочарованными вздохами, их он производил, лишь если грядущее не сулило ему зыр или если Чарли уходил куда-то из дому, а Вэ-Че с собой не брал. Чарли сопереживал крокодильчику – сам недавно был узником этого невозможного те́льца, – однако самого Вэ-Че, похоже, это нисколько не удручало.

– Может, жизнь просто проще, если ты немного с приветом, – как-то поделился Чарли с Одри. И при этом изобразил рукой росчерк, с каким модель на колесе телевикторины представляет посудомоечную машину. Вэ-Че в точности скопировал этот жест – быть может, на секунду позже Чарли. Одри при виде такого содрогнулась.

– Я не уверена, как он вообще… э-э, жив, – произнесла она. – Не то чтоб я понимала механику Беличьего Народца, но движитель – их сознание, их душа. У Вэ-Че ду-ша – ты – покинула здание и поселилась в новом месте.

– Не знаю, – ответил Чарли, потирая лоб. Вэ-Че отзеркалил. – Там внутри что-то есть.

Одри кивнула – ее немного нервировала такая слаженная пантомима.

– Возможно, когда ты вышел из этого тела, в нем осталась твоя тень – или эхо.

– Не-е, я б, наверно, ощутил, если бы во мне чего-то не хватало, нет?