Подержанные души

– Входите, – произнес Леонидас. Он был смугл и одутловат, а от его бровей Лили никогда не могла отвести взгляд, потому что выглядели они так, словно в них бродили собственные мысли. Из-за ее завороженности его бровями Леонидас считал, что Лили восторженно внимает всему, что он говорит, и, следовательно, благоволил ей больше, чем другим консультантам. Образование у Леонидаса было психологическое – и степень по санитарии и гигиене, поэтому играть с ним сварливую сучку не приносило ни грана удовлетворения: он всегда старался докопаться до корней ее неудовольствия, нащупать боль за ее враждебностью. Выдоить из него прибавку к зарплате все равно что дрочить паркомату: фрустрация и измождение одолеют тебя прежде, чем за тобой явится легавый. Вопреки ей самой, Леонидас ей как-то нравился. А вот присутствие в кабинете Шалфей – вражины – представляло собой дилемму.

– Мистер Леонидас, – произнесла Лили. – Чем могу быть полезна? Мне подождать, пока вы не закончите тут с Шалфей?

– Нет, сядьте, пожалуйста. Шалфей обратила кое на что мое внимание, и мне показалось справедливым, что она будет присутствовать при том, как мы с этим станем разбираться.

– А, ну да, – сказала Лили. – Для ее диссертации. Конечно. – Она села, оглядела выставку из десятка или около того семейных фотографий, расставленных по столу Леонидаса. – Как родня? Еще детки появились?

– Нет, их по-прежнему шестеро – столько же, сколько и было, когда две недели назад вы спрашивали последний раз.

– Ну, я же знаю, какой вы занятой человек, – сказала Лили. – Чё как?

– Лили, сегодня в Кризисном центре Шалфей услышала некий тревожный диалог, и я подумал, что нам всем следует послушать запись и понять, что же на самом деле произошло.

– Я не понимаю, какое ей…

Леонидас упреждающе поднял руку, чтоб она немедленно умолкла.

– Давайте просто послушаем.

Он ткнул в кнопку клавиатуры, и Лили услышала из динамиков собственный голос. Шалфей откинулась на спинку и кивнула, как будто она только что распутала крупное дело в “Законе и порядке”[57].

– Кризисный центр, это Лили. Как вас зовут?

И после этого – молчание. Ничего.

– Здрасьте, Майк, – звенел голос Лили в записи. – Как вы сегодня?

И снова провал. А затем голос Лили продолжал – вся ее часть разговора и только ее половина, и пока воспроизводилась запись, Шалфей принялась ерзать на стуле, а Лили просто билась с собой, билась очень сильно, чтобы не начать щериться, и была очень благодарна, когда у нее в телефоне сработал будильник, чтобы она смогла раздуть посильнее то, что не обращает внимания на воображаемый вызов.

Они прослушали весь разговор – только сторону Лили. Когда запись доиграла, Леонидас посмотрел на Шалфей и произнес:

– Это все. Это и был весь звонок.

– Но она всегда… – Шалфей умолкла. – Я слышала ее раньше, она так сквернословит.

– Мне кажется, нам видно, что здесь происходит, – проговорил Леонидас. Он вздел на Шалфей брови тем манером, какой самому ему, очевидно, казался открытым и понимающим, но Лили решила, что они похожи на двух щетинистых гусениц, что изготовились к прыжку. Затем повернулся к Лили, и та немного отъехала на стуле от его стола: эти брови – они примеривались к ней. – Лили, хоть я и не одобряю розыгрышей в нашем Кризисном центре, но понимаю, что́ вы пытались донести этим своим маленьким представлением.

– Э, спасибо, мистер Леонидас, – ответила Лили. “На Шалфей их нацель. На Шалфей”.

– И, Шалфей, пусть даже вы не способны сразу оценить действенность метода Лили, результатов она добивается – устанавливает с клиентом связь, и это в конечном счете спасает жизни. Быть может, поменьше внимания к ее процессу и побольше к вашему – собственному – и нам удастся достучаться до большего числа людей. Помочь большему числу людей. Вы не согласны?

Шалфей кивнула, не сводя глаз с бездны внутри одной из пуговиц на ее грузчицких штанах.

Так выглядела выволочка от Леонидаса – ближе к то-му, чтобы надрать кому-нибудь задницу, он не подходил. Лили удержалась от победного танца имания о дурацкий свитер Шалфей, поскольку это бы выглядело незрело, поэтому проделала его в уме и произнесла:

– Миру мир? – Встала и развела обе руки, с тем чтобы Шалфей пришлось выпутываться из этих объятий. И, держа Шалфей в объятиях немножко чересчур долго, ощущая, как эта хрупкая женщина напрягается тем больше и больше, чем дольше не прекращаются эти объятия, и даже отдуваясь от попадавших в рот волос-ков из ее колтуна, торжествуя свою победу – нет, владычество свое – по полной, Лили грелась от удовлетворения собственной своей особенности.

Она была единственной, кто мог его слышать, – только она умела разговаривать с призраком на мосту.

21. Убить Вильярреаля

Майк Салливэн держался одной рукой за вертикальный несущий трос.

– Смотри, я легкий как перышко. Ветра почти нет, а я торчу наружу.

– Ты легче перышка, любовь моя. Отпусти – и не упадешь, а мост не позволит ветерку тебя сдуть.

– Ага, но я, пожалуй, еще подожду с отпусканием.

– Ты выше страха. И ты привязан к мосту точно так же, как тебя к нему тянуло.