— Дло такъ просто, такъ несложно, что я не стану утруждать васъ, господа судьи, длинною рчью, — началъ ровнымъ и совершенно хладнокровнымъ голосомъ Лукомскій. — Подсудимый Ахневъ сознался въ своихъ противузаконныхъ дйствіяхъ, свидтели подтвердили его признаніе — и для васъ, господа судьи, остается произнести приговоръ надъ обвиняемымъ на основаніи закона. Но законъ предоставляетъ всегда суду двояко относиться къ обвиняемому, смотря по большему или меньшему участію злой воли его при совершеніи преступленія, чистосердечно или нтъ сознался онъ въ своей вин, иметъ или нтъ сдланное обвиняемымъ преступленіе характеръ заразительности, затрогиваетъ ли оно собою самыя дорогія врованія и убжденія общества и т. д. На основаніи этого, предоставленнаго вамъ закономъ, права, вы, господа судьи, можете двояко отнестись и къ обвиняемому Ахневу: вы можете или признать его виновнымъ, но, принявъ во вниманіе его чистосердечное раскаяніе, его молодые годы, покрытіе имъ убытковъ отъ преступленія и еще нкоторыя обстоятельства, о которыхъ я, впрочемъ, не буду упоминать, — сдлать обвиняемому только строгій выговоръ безъ отршенія его отъ должности пристава и не предавая его суду; или вы можете не признать въ этомъ дл смягчающихъ вину обстоятельствъ и отршить Ахнева отъ должности и предать суду. Я лично склоняюсь на сторону перваго мннія; но въ настоящемъ дл есть обстоятельства, которыя должны, мн кажется, побудить васъ, господа судьи, при всемъ быть-можетъ вашемъ желаніи оказать снисхожденіе къ обвиняемому, — примнить къ нему самую строгую мру взысканія, т. е. отршить его отъ должности и предать суду. Предать суду пристава Ахнева — значитъ произвести надъ его проступкомъ слдствіе чрезъ прокурорскій надзоръ; произвести слдствіе — значитъ раскрыть нкоторыя обстоятельства, о которыхъ я, повторяю еще разъ, не желаю упоминать, но раскрыть которыя для васъ, господа судьи, какъ мн кажется, было бы очень желательно и даже необходимо. Мировой судъ — судъ новый; его задача — не только произносить приговоры, не только карать преступленія и проступки, но, вмст съ тмъ, служить цивилизующимъ, гуманнымъ началомъ для общества, — и вы, господа судьи, должны строго отнестись къ обвиняемому Ахневу, не боясь критическаго отношенія къ каждому изъ васъ, если случай или даже, допустимъ пока это, злой оговоръ коснется кого-либо изъ васъ. Представляетъ ли настоящее дло примръ подобнаго случая, судить объ этомъ вамъ, господа судьи… Больше я ничего не имю сказать.
Рчь Лукомскаго, несмотря на ея краткость и спокойную дикцію, даже быть-можетъ благодаря именно этой краткости и спокойной дикціи, произвела на судей и на публику сильное впечатлніе. И глаза всей публики были устремлены на Кречетова, и глаза всхъ судей смотрли на него, и ясно замтна была во взгляд всхъ грусть, досадливое сожалніе, тоскливое пренебреженіе, тогда какъ въ тхъ же глазахъ ясно свтилось снисхожденіе, извиненіе, прощеніе, когда они смотрли на Ахнева. Но Кречетовъ не видлъ этихъ взглядовъ, онъ не слышалъ рчи Лукомскаго, — онъ все такъ же сидлъ, устремивъ глаза на письмо Катерины Дмитріевны, и мысли его были далеко, далеко отъ суда.
„Я былъ добръ, любящъ, желалъ длать добро людямъ, а какую пользу мн и людямъ принесло все это? — думалъ онъ тогда. — Изъ-за чего почти каждый изъ насъ попадаетъ въ омутъ сплетенъ, скандаловъ и гибнетъ отъ нихъ безъ пользы для себя и для другихъ?… Но разв нтъ силъ у человчества разоблачить всю фальшь пошлости и уничтожить ее въ конецъ?… Къ чему вызывать на свтъ все человчество, когда дло касается твоей только собственной шкуры?… Къ чему быть метафизикомъ? Къ чему доискиваться до корня и начала всхъ причинъ?… Смотри кругомъ, слушай, что тутъ творится, и мсти прежде всего этому, воюй съ этимъ!.. Да, да! Я прежде всего обнаружу вотъ эту ложь, накажу вотъ этихъ лгуновъ, а потомъ… А потомъ? Что же потомъ?… «Ступай въ народъ! За честь отчизны, за убжденье, за любовь ступай и гибни! Умрешь не даромъ!» — сурово говорилъ мн какъ-то Могутовъ изъ Некрасова… А вдь я — тоже сынъ народа, изуродованный помщичьей затей… Да и кто изъ насъ — дворянъ — не сынъ народа? Вс мы вышли изъ народа, и тмъ же путемъ, какъ и я. Я самъ, чтобы быть русскимъ дворяниномъ, долженъ былъ въ юности исковеркать себя въ конецъ, а у другихъ это длалъ отецъ, ддъ или праддъ надъ самимъ собою, а дти унаслдовали отъ предковъ искалченность. Пусть явится исторія дворянскихъ русскихъ родовъ — и наврно окажется, что каждый родъ произошелъ отъ мужика, и почти тмъ же путемъ, какъ и я… Ну, и прекрасно! Сперва справлюсь вотъ съ этой сволочью, а потомъ, рука объ руку съ Могутовымъ, пойду воевать «за честь отчизны, за убжденье, за любовь!»